Консул, изобразив на губах что-то вроде улыбки, убрал трубку в карман джемпера.
– Предлагаю вернуться назад в Башню Хроноса, пока до этого не дошло. Замороженные продукты с «Бенареса» мы съели, но в Башне есть кладовая.
– Это было бы здо… – начала было Ламия, но ее прервал дикий крик. Похоже, из Сфинкса.
Она первой добежала до Гробницы и, прежде чем войти, выхватила пистолет. В коридоре было темно, в помещении, где они спали, еще темнее, и Ламия не сразу разглядела, что там пусто.
Снова раздался крик невидимого Силена:
– Эй! Сюда!
Оглянувшись, она увидела входящего в Гробницу Консула.
– Стойте там! – приказала Ламия и быстро двинулась по коридору, прижимаясь к стене и держа в вытянутой руке снятый с предохранителя пистолет. У входа в небольшую комнату, где лежало тело Хойта, она остановилась на секунду, затем вошла, выставив перед собой оружие.
Мартин Силен, сидевший на корточках перед трупом, поднял голову.
В руке он сжимал угол фибропластовой простыни, которой они накануне накрыли тело священника. Он посмотрел на Ламию, невидяще глянул на пистолет в ее руке и снова уставился на тело.
– Вы можете в такое поверить? – спросил он, скорее у самого себя, чем у Ламии.
Ламия опустила пистолет и подошла ближе. Из-за ее плеча высунулся Консул. В коридоре послышались торопливые шаги: Сол Вайнтрауб спешил к ним с плачущей Рахилью на руках.
– Боже мой, – произнесла Ламия и присела у тела Ленара Хойта.
Изможденное бесцветное лицо молодого священника преобразилось. Перед ними лежал человек лет семидесяти: высокий лоб, изящный аристократический нос, тонкие губы, застывшие в легкой благожелательной улыбке, высокие скулы, заостренные уши под седыми прядями, окаймлявшими лысину, большие глаза с бледными, точно пергаментными веками.
Консул наклонился над ним.
– Я видел голограммы. Это отец Поль Дюре.
– Смотрите, – прошептал Силен. Он стащил простыню с тела, помедлил, а затем повернул лежавшего на бок. Два маленьких крестоформа на груди мужчины пульсировали розовым цветом так же, как на теле Хойта, но спина была чистой.
Сол стоял у входа, стараясь успокоить раскричавшуюся Рахиль. Когда ребенок замолчал наконец, он сказал:
– Кажется, бикура для… регенерации требовалось трое суток.
Мартин Силен вздохнул.