— Явился, — Ванька глаз не отвел. Хватит, вырос уже. На силу другую силу найдем.
— И эту привел? — мутный взгляд задержался на Марье.
— Привел!
Отец смерил тяжелым, налитым злобой взглядом.
— Ну-ну, — сплюнул, попав на бороду, и, пошатываясь, убрался в избу. Внутри что-то обрушилось, зазвенело, покатилось, зазвякало.
— Уф, — фыркнула Аннушка. — Как же я испужалась! Батюшка тебя прибить обещал!
— А ты и рада, лиса, — уличил сестренку Иван.
— Скажешь тоже, — Аннушка прижалась тесней. — А вы насовсем?
— Насовсем. Свадьбу сыграем.
— Только о свадьбах и думаете! Вправду Заступу убил?
— Нет, — качнул Ванька башкой. — Поговорили с ним, всего и делов.
— Ох и смелый ты, Ванька.
Кот настойчиво мявкнул, призывая хозяйку.
— Уж какой есть.
Ванька поставил сестру на землю, к матери подошел. Евдокия сидела на крыльце, привалившись спиной к прогретым солнышком бревнам; в морщинках, собравшихся вокруг глаз, блестели слезинки.
— Все хорошо будет, матушка, вот увидишь, — улыбнулся Ванька, понимая, что говорит не то и не так.
— Дай Бог, — Евдокия улыбнулась слабо и вымученно. — Веди невесту, сынок.
— Матушка, — Марья упала к ее ногам и принялась целовать натруженные, перевитые синими жилами руки. — Матушка.
— Была одна дочка, теперь будет две, дожила на старости лет, — Евдокия коснулась Марьюшкиных волос. — Ступайте в избу. А я маненечко посижу отдохну. Сердце жмет. Сейчас вечерять соберу.
Ванька привел невесту в свою горницу. Шиловы жили богато. Изба большая, просторная, не чета бедноте, ютящейся вповалку и старый и малый. У Ваньки горенка, у Аннушки с Васькой горенка, у матери с отцом опочивальня, просторная обеденная, где отец и торговые дела вершит, гостей принимает, да для челяди закутки — девки Малашки и долговязого Глебки.