— Заступа-батюшка… — поперхнулся жених.
— Ну сшутковал, сшутковал, — не стал терзать парня Рух, и серьезно спросил: — Любишь ее?
— Пуще жизни, батюшка, — Ванька клятвенно перекрестился, втайне надеясь, что при виде крестного знаменья сдохнет адская тварь.
— Понятно, без любви сюда б не пришел. Ну так забирай, для хорошего человека бабы не жалко, — Рух повысил голос. — Марья! Подь-ка сюда!
Ванька часто, с присвистом задышал. Из темнотищи медленно выплыла белая, похожая на призрак тень. Марьюшка ненаглядная. Живая! Бледная, осунувшаяся, с растрепанными волосами и робкой, печальной улыбкой.
— Родненькая! — Ванька бросился невесте на шею.
— Тихо-тихо, — остановил Бучила. — Эко прыткий какой. Бабу будем делить. Ты к себе зови, я к себе кликать начну, к кому пойдет, того и жена.
Ванька напрягся, сжал кулаки.
— Да ладно, вдругорядь пошутил, — успокоил Бучила. — Прямо несет чегой-то с утра, удержу нет, — и строго спросил у Марьюшки: — Ну а ты, лебедушка, любишь жениха, или неволит ирод тебя?
— Люблю, батюшка, — Марья опустила глаза.
— Все честь по чести, — Рух виновато развел руками и сказал Ваньке: — Прости, должон удостовериться был. Чай не чужая, душой прикипел.
— За ночь?
— Иная ночь целой жизни длинней, — многозначительно подмигнул Бучила. — Ладно, проваливайте.
— Батюшка… — ахнул Ванька.
— Ступай, ступай, — отмахнулся Бучила, опомнился, придержал парня и шепнул на ухо: — Ты это, не серчай ежели что, не девица она больше. Такие дела.
— Да ничего, — невпопад отозвался Ванька, голова была занята совершенно другим. — Благодарствую.
— За что? — растерялся Бучила.
— За все, — Ванька взял Марьюшку за руку. Она прижалась к нему, родная, манящая, желанная. Они поклонились Заступе в пояс и пошли в сторону выхода.
— Эй! — окликнул Бучила. — Хорошенько подумай! Назад не приму!
Ванька не обернулся.