— Молитвами, заговорами. В травах купала, чудила надо мной…. - он усмехается, качает головой, не отрывая взгляда от дороги. — И не разберёшь сразу, колдунья или поповна.
— А она поповна? — новый поворот разговора и мне кажется необычным и немного забавным. — Что, правда, поповна?
— Да…. - он медлит, но всё же скашивает на меня взгляд — Она поповна. И попова внучка, и попова мать. Правда, она теперь одна осталась…
— Вот как! Значит, Вы — сын священника…. А почему же в армию пошли?
— Родителей я почти не помню. Я — поздний ребёнок, моей матери было за сорок, когда она меня родила. Вымолила…. Отец умер пять лет спустя после неё. А дядька был военным. Вот мы с двоюродным братом по его стопам и пошли.
— А теперь у вас кроме бабушки никого не осталось?
— Она мне двоюродная бабка, вообще-то, сестра моей бабушки. Я остался один, она осталась одна. В нашей семье всегда было мало детей. Говорят же, — у попа одна жена….
— Так что, у вас вся семья — священники?
— Ну, вся не вся, а хоть один, да бывал в каждом поколении. Говорят, со времён крещёния Руси.
Это было уже интересно. Мои родители нечасто говорили в моём присутствии о своих семейных традициях, да и я в детском возрасте не слишком прислушивалась к подобным разговорам, но главное, всё же, запомнила: и мама, и отец, относились к этому вопросу с уважением и трепетом. Вспоминать обо всём прошедшем сейчас не казалось мучительным. Всё — таки, он как — то особенно действует на людей, этот парень. Не рано ли я так размякла? Может быть, он гипнотизёр? Смешно и нелепо, пожалуй. На кой чёрт кому — то меня гипнотизировать! Я потихоньку улыбаюсь своим мыслям в полутьме салона и снова смотрю на Дана.
— А этот крест, он ваша семейная реликвия? И ваше прекрасное поведение — это плод христианского воспитания?
У меня достаточно богатый набор голосовых оттенков и он, конечно, услышал иронию, а
может и улыбку, в моем вопросе, но комментировать причины своего "прекрасного поведения" не стал. Видимо, воспитание, и в самом деле, было отменным. Ответил подкупающе просто, только чуть — чуть торжественнее обычного.
— Да, этот крест — реликвия. По преданию, его привезла в Россию жена русского священника, дальняя родственница византийской царицы.
— Это что же, я нахожусь в машине наследственно-царственной особы? Ничего себе! — вопреки моим ожиданиям, моя реплика не прозвучала насмешливо.
— Да какая там царственная… — он усмехнулся и повернул ко мне лицо, которое осветило угловым фонарём на перекрёстке. И по выражению этого нереально красивого в полусумраке вечерних огней лица, я поняла, что ему неловко говорить со мной о своих семейных делах, но зачем — то надо об этом говорить. Меня пробрало холодом нового подозрения, и я снова внутренне ощетинилась. Ну чего, боже ты мой, ему от меня надо! Что у меня такое есть, чего не хватает этому парню?
Наверное, при желании, можно найти у меня какие-нибудь материальные ценности. Но их немного. Возможно, я сама того не подозревая, впуталась в какое-то опасное дело. Но это можно выяснить и без моего участия, — возможностей навалом. Чего же ему надо? Ясно, что он не врёт, и всё, что он говорит — правда, но зачем ему я, при всей этой правде? Он что, собирается ввести меня в лоно родной православной церкви? И для этого столько церемоний, антимоний и реверансов! Бред какой — то!
— Тогда, во времена крещения Руси, в Византии брали на трон любую подходящую красотку, хоть нищенку — продолжает Дан. — У латинян той поры были вполне прогрессивные взгляды.
— Ну да, читала…. Про Феодору. Может быть, другие были поскромнее…
— И другие были не лучше. Я этим вопросом отдельно интересовался, в юном возрасте. Власть развращает, и редко кто удерживался от соблазнов.