А я и так знаю что это изумруд. Небольшой, около полутора каратов, очень необычной формы и окраски, вернее сказать — невозможной. Когда у нас хотят похвалить чистоту камня, то говорят "прозрачность алмаза" или "прозрачность изумруда". У этого камня, бледно — зелёного, желтоватого, центральная часть гораздо темнее краёв. На кресте он, наверное, смотрелся как глаз. Овально — продолговатый, заострённый к краям зелёный глаз в обрамлении трёх алмазных слёзок.
Вслед восхищению я, наконец, начинаю чувствовать настоящую тревогу. Вот она, история! Этот Апполон принёс мне историю! У меня просто силы духа не хватит отказаться от такой работы, а чем всё это кончится — бабушка надвое сказала….
И причём здесь бабушка, которой у меня никогда не было? Маму и дядю Костю воспитывала тётка. Ей посчастливилось во время всевозможных чисток избежать внимания к себе благодаря тому, что она вышла замуж за полуслепого ветеринара из далёкого уральского городка, по любви, кстати, и уехать с ним из Загорска. Но и её я уже не застала в живых. Бабушка здесь не причём…. "Причём" здесь моя злосчастная привычка выбирать себе неподходящие привязанности.
Ну не стал бы этот красавчик так спокойно доверять нам вещь, если с ней что — то "нечисто"! Не похож он ни на мошенника, ни на простофилю! И всё же, подобная редкость — всегда риск, и немалый. Болтать об этом кресте никто из наших, конечно, не станет, даже Маринка. Но где гарантия, что парня уже не пасут. И что дальше? Оставлять этот крест в сейфе каждую ночь, у меня просто рука не поднимется, значит — забирать его домой. Дел хватит на месяц — полтора, ведь работать надо только после обеда, когда руки согрелись и глаз верней. С металлом придётся повозиться, перелистать кучу справочников, сделать пробы….
— Действительно, изумруд. — Лев Борисыч смотрит на меня, но я помалкиваю.
— Обработка восточная, очень своеобразная, между прочим: такое впечатление, что камень обрабатывал не один мастер, а несколько и в разное время, каждый — в своей манере. И какой цвет! Даже затрудняюсь предполагать, чем может быть вызвана такая неравномерная окраска — продолжает шеф, оставив, наконец, свой подбородок в покое.
Теперь он слегка потирает пальцы друг о друга и сводит "шалашиком", а это значит — готов действовать: Камень кажется более старым, чем крест, его основная обработка — древнеиндийская шлифовка под кабошон, хотя позже была произведена старинная огранка наподобие венецианской. И следы глиптики, затёртые шлифовкой. Тина, взгляни.
Я послушно беру со стола лупу и склоняюсь над камнем. Под увеличительным стеклом, действительно явно видны две тупые грани, спускающиеся от центра изумруда, его "глазной роговицы", в углы, вроде простейшей обработки "под челнок", а сама "роговица" имеет заметные следы вмятины на месте предполагаемого "зрачка".
— Есть следы инталии, Лев Борисович, вы правы, — соглашаюсь я, пытаясь определить ощущения, которые вызвал во мне этот "взгляд". Ничего зловещего или неприятного, просто взгляд. Взгляд камня в мои глаза. Мой взгляд на камень. Тепло и доверие…
— Молодой человек, где вы его достали, такой камень? — просто, со спокойными интонациями проверочного вопроса, задаваемого мудрым учителем успешному ученику, произносит шеф, а я решаюсь про себя: сдаюсь, возьму!
— Последний раз его достал не я — в той же мажорной тональности отвечает молодой человек: Хирург военно-полевого госпиталя вынул его из моего правого лёгкого.
— И он уже тогда был такой вот, неравномерно окрашенный? — не дрогнув, приветливо продолжает шеф, а Маринка тихо ахает и уходит от нас в мастерскую.
— Он такой уже несколько сот лет, если не врут мои предки. А в нашей семье как-то не принято врать — улыбается в ответ парень, и улыбка у него, если не гагаринская, то где-то очень рядом. Хорошая улыбка.
— Да — а - а — а! Чего только не увидишь в жизни! — вздыхает Лев Борисыч, откинувшись на спинку стула и любуясь изумрудом с расстояния вытянутой руки. Парень уже тоже сидит напротив него, за стойкой с внутренней стороны окошка. Это неписаный закон: клиент с таким заказом — только внутри, спокойнее и безопаснее и нам и клиенту. Крепкие парни в чёрной коже, вызванные сигнальной кнопкой, давно стоят за прозрачной дверью в холл, привычно изображая дружеский трёп и просматривая окрестности.
— Удивительный окрас, Тиночка, вы только посмотрите! С чем бы его сравнить…
Когда шеф волнуется, это можно угадать только по некоторым жестам и по тому, как он путается в обращениях к собеседнику — от "ты" к "вы", от официальных имени — отчества к ласкательным. Во всём остальном — он полная невозмутимость и безмятежность.
— Травинки, пробивающиеся сквозь снег весенним утром — мечтательно произносит Лев Борисыч, слегка наклоняя камень в лучах слабоватого сегодня оконного света.
— Скорее, море в холодный туманный день — возражаю я, поддавшись его настроению.
— Ваши глаза — вставляет клиент, и Лев Борисыч с интересом пялится на меня.
— А, пожалуй, да! Вы знаете, Тина, очень похоже…. У вас ведь, не голубые глаза. Не совсем голубые, я бы сказал…. Как странно, никогда не обращал внимания…. С такой лёгкой кошачьей зеленцой, знаете, даже с желтизной….