Искусство проклинать

— Да ты что, не видишь, он с тебя глаз не спускает. Вот, всегда так… — тяжёлый вздох Маринки морщит пенку в чашке с какао.

— Как "всегда", Марина? Чего это ты опять выдумываешь? Я этого товарища не знаю, честное пионерское! Не имею никаких догадок по поводу его повышенного внимания к моей скромной персоне. Возможно, с кем — то спутал, или… Не знаю.

Ашот тихо улыбается, продолжая жевать, и посылает мне короткий дружелюбный взгляд. Он у нас прелесть, и, если ангелы всё-таки существуют, то они, должно быть, все до единого, похожи на Ашота. Они все голубоглазые, с молочно — чистой кожей, и такие же болезненно худые, с узкой от сколиоза грудной клеткой, за которой мне всегда чудятся сложенные крылья.

— И он тебе, разумеется, до фонаря! — снова идёт в наступление Маринка.

Теперь вздыхаю я, принимая вид почтенной старой тётушки, которую шутя, задирают молоденькие племянницы на новогодней ёлке: Мариша, золотце, чего ты так разволновалась? Нужен тебе этот вьюнош? Он что, тебе так понравился?

— Тебе то, уж, точно не понравился, наша ты железная леди. Ясно как день! — Маринку, кажется, разозлило слово "вьюнош". Какой же это вьюнош? Здоровый привлекательный парень, лицо героя — любовника, косая сажень в плечах.

— Да не знаю я его, клянусь зарплатой! Ну, Марина, давай, забудем. Замнём для ясности. Он, что, твой знакомый?

Маринка опять глядит в тот угол, и нехотя бубнит: Забудем, так забудем. Он всё равно уже уходит.

Для удобства клиентов мы работаем до шести часов. Но до конца рабочего дня остаются только мужчины, нас с Маринкой отпускают в пять, потому, что к шести начинает темнеть. Маринке нужно добираться до дома автобусом, это минут двадцать-двадцать пять, минимум, да ещё столько же, бывает, приходится стоять на остановке. Я хожу домой пешком: так быстрее. Идти мне всего ничего: по тротуару от нашего старого Дома быта, который теперь называется Бытсервисом, затем через сквер на площадь, тоже старую, после переселения Белого дома в новый район, несколько ступеней вниз — и вот он, через дорогу, мой дом.

Наш старинный, в классическом стиле, особняк прекрасно видно со второго этажа Бытсервиса, из парикмахерской. Фасадом он смотрит на набережную, но мои окна выходят как раз на площадь. За это мои апартаменты считаются не из лучших, но какие уж есть — дом, всё равно престижный. Река и набережная, хоть и с другой стороны, но рядом, а слева — приличный парк вдоль берега. Направо — в закрытом проходе между дворами, даже имеется вполне сносный гараж для жильцов. В доме только шесть квартир, начиная с пятикомнатной у Васо, и кончая двухкомнатной на первом этаже. Я живу в одном из крыльев — правом, над адвокатской конторой "Семёнов и сын"; в левом — городская библиотека на два этажа, с книгохранилищем в подвале.

У нас с Семёновым общий подъезд и подход к нему заасфальтирован, здесь весь день стоят два — три автомобиля на пятачке перед проездом в гараж: Семёнов принимает до полседьмого. Возле одной из этих машин, тёмно — красной девятки, я его и увидела. Он стоял и смотрел, не делая никаких попыток заговорить, просто молча рассматривал меня с сосредоточенным видом, как будто пытался решить сложную задачу.

Я так же просто и молча прошла к двери. Мой загривок вёл себя спокойно, во рту не сохло, сердце не сжималось от предчувствия великих роковых перемен. Мне даже не было смешно.

Мне всё равно, кто ты такой, приятель. Не знаю, чего тебе надо, но так уже было. Я тоже умею себя вести. Тебе надоест, и ты отстанешь. Не думаю, что от тебя нужно искать защиты: на налётчика ты не похож. Но на альфонса ты тоже не похож… Значит, тебе что-то показалось, голубь. А когда кажется, надо креститься. И всё пройдёт.

По подъездной дорожке проехал Васо и улыбнулся мне через стекло. Он спросил, а я угадала по движению губ: Как дела? — и ответила: Всё хорошо.

А всё было плохо, так плохо, что хуже не бывает, но я ещё не знала об этом. И случайный незнакомый парень, мой будущий кошмар, стоял в нескольких шагах от меня и слушал мой голос, а потом смотрел, как я захожу в дверь.

Глава 2

Я художник — ювелир с дипломом Высшего Училища Изобразительных Искусств, которого больше не существует: наш выпуск был предпоследним. И экспериментальным, и усложнённым, и… ненужным, как оказалось, советской Родине, которая приказала долго жить. Слава богу, нас хорошо обучили основной специальности, потому что эксперты и искусствоведы не котировались ни на одной бирже труда ещё много лет спустя.

Художники — реставраторы смогли подрабатывать оформиловкой, становились ремесленниками, шабашниками, надомниками, и так далее, и тому подобное, — каждый в соответствии со своей узкой специализацией. Я сначала попала в число счастливчиков, которым удалось применить на практике весь набор "приобретённых знаний и умений", но не надолго. Теперь мне чаще приходится работать руками, а не головой, зато я вполне обеспеченная женщина. У меня есть полный набор всех завидных материальных благ: хорошая работа, роскошная квартира, машина — иномарка, деньги.

Денег, кстати, могло бы быть и побольше, но мне не для кого их копить. Нельзя сказать, что у меня мало родственников. Как раз в этом городе их более чем достаточно, и они, время от времени, дают о себе знать. И как раз для них мне не хочется богатеть. Когда я осиротела в последний раз, эти самые "дальние свойственники" со стороны дяди? сделали всё возможное, чтобы случившееся осталось для меня тайной.

Дядя Костя, воплощая свои архитектурные идеи в жизнь, часто ездил за границу, а поэтому не афишировал своего родства с моим отцом, у которого, по семейным преданиям, имелась парочка престарелых кузенов — эмигрантов в Англии. Он никогда у нас не бывал, а если они с родителями сговаривались вместе отдыхать в Крыму или на Кавказе, то вели себя по-соседски, как хорошие приятели.