— Да они ими просто увешаны, вся компания.
— Вот как… Я в этом плохо разбираюсь, прости. Тебе бы, наверное, захотелось рассмотреть всё это получше… Знаешь, Тина, эта компания мне не нравится. Тебе не стоит сближаться с ними.
— А я и не собираюсь. Их драгоценности интересны, но не стоят того, чтобы искать знакомства с чуждыми мне, по всем ощущениям, людьми. И потом, лучше твоего креста я всё равно ничего не видела. Он задуман и исполнен не как украшение или предмет культа. Это целое… повествование о людях, жизни, даже о Боге.
— Почему "даже о Боге"? Забыл, извини, ты "сомневающаяся".
— Да… и совсем не безгрешная.
— Все мы не ангелы, Тина! Кто не грешен в этом мире? Но разве ты никогда не молила Бога… Ну хоть о какой-то мелочи. Не обращалась к нему?
— Обращалась. С вопросами. Например, я спрашивала: Господи, если ты есть, почему же вокруг одно дерьмо?
Он не изменился в лице, не смутился и не расстроился. Смотрел внимательно и спокойно.
— Это ты о детдоме?
— И о детдоме тоже.
— Ты там долго была?
— С восьми лет, до восьмого класса. Потом — интернат для детей со способностями в области искусства. Дядя не мог мной заниматься, он мотался по заданиям партии. Но стал подкидывать денег. Хватало, слава Богу.
— Ну, вот видишь, и "слава Богу" тоже было. А говоришь, неверующая.
— Это что, вера?
— А кто лучше верит, Тина? Ты думаешь, я в Суворовке каждый день поклоны бил, а по пятницам — неизменно постился? Тоже всякое случалось. Там я учил наизусть не "Отче наш", а "Науку побеждать".
— Дан, это ты так от своего имени говоришь, или с точки зрения официальной церкви?
— Я это говорю с нормальной общечеловеческой точки зрения. И в официальных православных кругах меня, возможно, не все, но поняли бы прекрасно. Я молился, когда была подходящая минута, но не часто. Вот в госпитале — каждый день.
— Я тоже молилась каждый день… в госпитале. Да не вылупляйся ты так, у тебя глаза страшные становятся… Это фигурально. Я молилась, когда мой ребёнок болел.
— У тебя есть ребёнок? — удивление у него на лице заставляет меня горько улыбнуться. И мне уже всё равно…
— Был. Как сейчас помню: дядя Костя, совершенно счастливый, что сумел приехать на свадьбу, произносит речь и требует себе внука Костеньку, который оживит наш дом топотом быстрых ножек и звонким смехом.