Он явно хотел услышать мою собственную историю, то есть историю Аканты Портер, но я промолчала. Едва слышным шепотом поблагодарила его, схватила свою сумочку и взяла ноги в руки. Помещения Мискатоника наполняли тени столь густые, что я буквально чувствовала, как они липнут к моей коже, пока я бежала к свету пасмурного дня. От моря подувал ветерок, и я поежилась… сырой, липкий, неправильный, к которому примешивался знакомый мне темный болотный дух.
И я вернулась к Аканте Портер, просто потому что не знала, куда еще могу обратиться.
Следующие несколько дней наполнил неожиданный поток событий. Во-первых, к миссис Портер явился посетитель – застегнутый на все пуговицы и неразговорчивый адвокат, заставивший ее заполнить бумаги без малейшей помощи с моей стороны. Она общалась с ним совершенно разумно, как и всякая здоровая личность, и скоренько прочла всю юридическую хрень, которую он выложил перед ней, прежде чем расписаться непринужденными движениями пера на последней странице. Я поинтересовалась у нее, о чем была речь, однако она промолчала. И только попросила принести побольше бумаги, так что я получила возможность видеть, как она живописует новые возмутительные иллюстрации, чередуя их с еще более непонятными и загадочными строками текста. Я спросила у нее, чем она занимается, и получила короткий, в одно слово ответ:
– Жду.
Ждать долго ей не пришлось. Через два дня в нашем заведении снова появились Кен и Дарлена, явно расстроенные и сердитые… Кен держал в руке явно официальную по виду бумагу. Ворвавшись внутрь, он застал свою мать, как всегда занятую писаниной в уголке гостиной. Как и Дарлена перед ним, он резко затормозил в пяти футах от старухи, так чтобы исключить всякий физический контакт, и взмахнул перед собой бумагой.
– Что это значит, мать?
Аканта не посмотрела на него. И не думаю, чтобы Кен понимал, что должен быть благодарным ей за это. Она старательно вырисовывала детали иллюстрации, напоминавшей астрологический символ, абсолютно мне, впрочем, неизвестный.
– Это ясно само по себе, – ответила она. – Разве не так?
– Ты лишаешь нас права быть твоими юридическими представителями!
– Лишаю, – согласилась она. – Я почувствовала, что мне пора снова заняться своими делами.
– Но…
Тут она посмотрела на него, и все, что намеревался сказать Кен, скончалось и рассыпалось прахом в его глотке. Взгляд Аканты наполняло нечто бурное и неземное, жуткое настолько, что я не могла даже понять этого. – Мне потребуются деньги, – сказала она. – Для того, что я должна сделать. Так что я забираю их.
Дарлена, прятавшаяся за Кеном, шагнула вперед и, стараясь не смотреть на мать, проговорила:
– Мама, быть может, было бы лучше, если бы ты оставила управление своими финансами в наших руках…
– Документы в ваших руках, – ответила Аканта. – А теперь уходите. Вы не нужны мне.
Дарлена вздрогнула, a из горла Кена вырвалось некое рычание, словно у пса, оказавшегося перед медведем, после чего он попятился. Как я поняла, потому что не хотел поворачиваться спиной к матери. Дарлена подобного малодушия не проявила; она развернулась на месте, а потом поспешила вон из комнаты настолько быстро, насколько это можно было сделать, не переходя на бег.
Аканта расхохоталась. Во всяком случае, я приняла этот звук за смех. В нем не было ничего веселого, ничего человеческого, однако присутствовал ритм, который можно было принять за смех. Короткие волоски на моей шее словно пробрало морозцем.
Смех разом смолк, и голова ее повернулась ко мне. Я не смотрела на нее. Я не отрывала глаз от строчек на лежавшей перед ней странице, от наполовину законченного рисунка.
– Ты, – обратилась она ко мне. – Мне нужно, чтобы ты была со мной.
Я с натугой глотнула и покачала головой.