Прошло четыре дня, но я по-прежнему ничего не понимал. Я находился в просторной комнате с запертой снаружи дверью. К счастью, в ней было достаточно прохладно, а через закрытое окно я имел возможность любоваться роскошным садом. Сквозь стену хлебных деревьев и заросли олеандров виднелась синяя полоска Антильского моря. Меня никто не навещал, если не считать постоянно ухмылявшегося негра, которого я для себя прозвал Белоснежкой и который регулярно приносил мне еду. Я безуспешно пытался общаться с ним, но он вел себя так, словно не понимал меня. Мне пришлось отказаться от надежды прояснить с его помощью свое будущее.
Если не считать трагедией лишение свободы, моя жизнь протекала приятно и спокойно. Под моим ковром не происходили схватки скорпионов и тысяченожек, надо мной не звенели комары. Комната была чистой и хорошо проветривалась, а в жаркое время суток на потолке начинали вращаться лопасти большого вентилятора, и создаваемый им прохладный ветерок позволял мне не страдать от жары.
Что касается еды, то я не могу назвать ее иначе, чем восхитительной! Разнообразная рыба, омары, устрицы и другие съедобные моллюски, вероятно, добываемые Бойдом, сменялись жареными дикими индейками, а на десерт предлагались фрукты, многие из которых были мне неизвестны даже по названию. Каждый день на моем столе появлялась пузатая бутылка отличного калифорнийского вина, а вечерами меня ждал божественный нектар в виде пунша с японской аракой.
Когда я попросил Белоснежку принести мне каких-нибудь сигарет, он прекрасно понял меня и через час принес несколько пачек сигарет, в том числе знаменитой фирмы Анри Клей.
Потом я попросил негра снабдить меня книгами. Он явно растерялся и некоторое время смотрел на меня, очевидно не понимая, что я имел в виду. Вернувшись часа через полтора, он принес мне только одну книгу, вид которой вызвал у меня удивление. Это оказалось дорогое издание старинного испанского романа «Lazarillo des Tormes» Хуртадо де Мендозы[33]. Конечно, я мог объясниться на базарном испанском, но был не в состоянии читать в оригинале книгу на классическом кастильском! Очевидно, негр, никому ничего не сказав, отправился на поиски книг и не нашел ничего, кроме этой антикварной редкости. Неужели в доме не было никого, с кем он мог бы посоветоваться? Когда меня привели сюда, в гостиной находилось не менее шести джентльменов, по внешнему виду которых можно было признать их достаточно интеллигентными людьми, хотя и не возражавшими против моего заключения.
Был у меня еще один подозреваемый — Фрэнки Бойд. Сидя возле окна, я несколько раз видел его в саду направлявшимся к морскому берегу. Возвращался он через несколько часов с рыбой, лангустами и устрицами. Он всегда выглядел все тем же оборванцем, выдавшим меня на Бритль-стрит моим похитителям. Выцветшие от солнца и соленой воды панталоны, рваная рубашка и босые ноги. Судя по продолжительности его ежедневного отсутствия, он проводил почти все светлое время суток на морском берегу или занимаясь рыбной ловлей, или просто любуясь волнами.
Я неоднократно пытался привлечь его внимание, но он обычно пробегал, не услышав мои призывы, заглушаемые оконными стеклами. Иногда он все же замечал мое лицо, прижавшееся к стеклу, но я безуспешно пытался завязать беседу с ним с помощью знаков. Он никогда не отвечал на мою жестикуляцию и, как мне казалось, с удовольствием наблюдал за моими жалкими попытками побеседовать с ним. Удовлетворив свое любопытство, он убегал с презрительной усмешкой.
С первого же дня, как я познакомился с ним, я постоянно пытался разузнать что-нибудь об этом мальчугане. Должен сказать, что я так и не смог выяснить, кем были его родители и кто оплачивал его пребывание в школе-пансионате. Его считали англичанином, но я подозревал, что он был скорее метисом. Впрочем, когда школой заведовал добряк Диббер — тон, эти вопросы меньше всего интересовали меня. Теперь же я никак не мог понять, что вызывало его ненависть ко мне. Я был уверен, что он выдал меня не ради денег, а скорее для забавы. Сколько я ни копался в прошлом, я не находил ни малейшего повода, способного вызвать его ненависть. Я никогда не ругал его, не придирался к нему; скорее, я испытывал симпатию к мальчугану, не желавшему подчиняться школьным порядкам. Очевидно, он был сиротой, давно знакомым с сиротскими приютами и интернатами.
Отсутствие наблюдательности и способностей к дедукции не позволило мне быстро выяснить, что я и обслуживавший меня негр оставались единственными обитателями дома.
Я часто дежурил возле двери в мою комнату, пытаясь уловить звуки, которые могли бы свидетельствовать о других жильцах дома. Но дом оставался всегда тихим и, судя по всему, безлюдным. В саду никогда не появлялась ни одна живая душа, если не считать Фрэнки и одного золотого фазана, поселившегося в зарослях олеандров. Впрочем, к обитателям сада можно было отнести и стайку цесарок, нередко оживленно кудахтавших под моим окном, и постоянно кружившихся над садом крикливых чаек.
Я часами сидел у окна, надеясь уловить какие-нибудь, пусть самые незначительные признаки жизни на таком близком море. Но вилла — моя тюрьма — находилась, судя по всему, на обрывистом берегу напротив одного из многочисленных прибрежных рифов, куда редко заплывали даже небольшие рыбацкие лодки. Поэтому видневшееся за деревьями синее пространство всегда оставалось пустынным.
Неожиданные изменения начались на восьмой день моего заточения.
Небо, до сих пор остававшееся спокойным и безоблачным, резко помрачнело. Его удивительно быстро заволокли тучи, столь характерные для сезона дождей в тропиках. На поверхности моря появились волны с пенными гребнями. Ветер со свистом проносился над низко пригнувшимися к воде мангровыми зарослями. Заволновались даже величественные, всегда спокойные пальмы. Я стоял возле окна, наблюдая за проносящимися в низком небе тучами, когда неожиданно почувствовал чей-то взгляд.
Я внимательно присмотрелся к зеленым зарослям в саду, которые безжалостно трепал ветер, и неожиданно заметил среди цветущих кустов олеандров странное светлое пятно. Всмотревшись, я разглядел силуэт таинственного толстяка, похитившего меня в Джорджтауне и доставившего под дулом пистолета в место моего заточения.
Не знаю, понял ли он, что я заметил его? Так или иначе, он внезапно исчез, и сколько я ни всматривался в темно-зеленую листву с яркими оранжевыми цветами, в кустах больше никого не было.
Не помню, говорил ли я вам, что негр, мой единственный страж, приносил мне еду строго в одно и то же время с точностью хронометра. Поэтому меня крайне удивило, что он не появился, несмотря на давно наступившее время обеда. Я подошел к двери и прислушался.
Сначала я подумал, что мой слух, заметно обострившийся за неделю с лишним заключения в обстановке полнейшей тишины, обманывает меня. Вместо такой характерной для виллы тишины, свойственной скорее моргу, чем жилому помещению, я услышал странные звуки, показавшиеся мне в высшей степени подозрительными. Я услышал, что кто-то — толи раненый, то ли больной — негромко стонет за дверью. Когда стоны прекращались, мне казалось, что я слышу прерывистое, хриплое дыхание.
Может быть, это стонали пальмы, ветви-веера которых безжалостно трепал ветер? Или странные звуки были вызваны сквозняками, проникавшими в здание через плохо закрытые окна?
Необычные звуки повторились, и я понял, что ветер тут ни при чем. Кто-то с трудом, задыхаясь, карабкался по лестнице, ведущей с первого этажа к моей комнате…
ebooksa