В зале заседания было довольно просторно. Снаружи к этому времени сгустилась тяжелая и гнетущая атмосфера; сквозь пыльные стекла окон виднелись затянувшие небо мрачные тучи, которые продолжали сгущаться. Время от времени полыхали молнии и гремел гром.
У судьи Гусмана, президентствовавшего на собрании, из — под белого парика, казавшегося слишком тяжелым для его маленькой головки изголодавшейся курицы, стекали крупные капли пота. Он непрерывно моргал, словно сражаясь со сном, и время от времени зевал, прикрыв рот батистовым платочком.
Его секретарь Лампун читал своим дребезжащим голоском какое-то постановление, которое никто не слушал.
Слушание свидетелей давно закончилось. Прокурор, высокий тощий мужчина, заявил, что полностью доверяет «мудрости трибунала», и поэтому не стал требовать конкретного наказания. Защита, представленная адвокатом шестого класса, дыхание которого было насыщено пивными парами и запахом лука, прохрипел несколько невнятных фраз — это была его речь в защиту обвиняемого.
Обвиняемый слушал, демонстрируя всем своим обликом покорность судьбе, если не безразличие. Когда судья спросил, не хочет ли он что-нибудь добавить в свою защиту, отец Картерет сказал с неожиданно прозвучавшей ноткой юмора:
— К тому набору доводов, который был так старательно подготовлен моим защитником, я хотел бы добавить только одну поговорку: человек предполагает, а Бог располагает.
Судья Гусман на некоторое время задумался.
Потом он надел свою черную мантию и с максимально возможной торжественностью огласил приговор. Он считал, что отец Мортимер Картерет должен быть наказан путем повешения за шею до тех пор, пока не наступит смерть.
В соответствии с требованием закона судья должен был закончить оглашение приговора стандартной фразой:
— Да смилуется Господь над вашей душой!
Но он не смог произнести ее, так как большая зеленая муха забралась ему в нос, и он оглушительно чихнул.
***
Только три недели отделяли отца Картерета от последнего дня в его жизни. Ему исполнилось всего пятьдесят лет, это был спокойный, степенный мужчина, меньше всего интересовавшийся прелестями земного существования и предпочитавший вести жизнь затворника в бесцветном и унылом Брентфорде[10]. Люди мало что знали о нем; время от времени его приглашали к изголовью умирающего, а иногда он заменял на время отсутствия священника в какой-нибудь католической церквушке в пригороде Лондона.
Однажды шесть изможденных мужчин, преследуемых, словно дикие животные, силами правопорядка и солдатами, обратились к нему с просьбой о помощи и защите.
Отец Картерет не стал расспрашивать несчастных о их именах и о причинах, побудивших власти преследовать их. Он указал беглецам надежное убежище в лесах Кингстона и ежедневно посещал их, снабжая пищей и питьем, хотя сам питался исключительно подаяниями прихожан.
Убежище беглецов вскоре было обнаружено, и полиция арестовала их.
Сержант жандармерии сообщил в своем докладе, что задержанные «…оказали сопротивление, недопустимое по отношению к служителям закона». Отец Картерет также был арестован и допрошен.
Во время суда он узнал, что оказал, не зная этого, помощь графу Грейбруку и пяти его верным сторонникам; все они были яростными противниками Ее Величества Королевы, и, следовательно, врагами государства и англиканской церкви.
Священник спокойно ожидал решения суда в старинной тюрьме Уормвуд-скрабз[11], проводя дни в молитвах и пении поддерживающих дух древних псалмов.
Накануне казни он попросил свидания с католическим священником, но ему сообщили, что он может исповедаться только англиканскому пастору.