Никто не стал разбираться в мотивах этого убийства. Да и о чем здесь можно было говорить — афганец убил английского офицера. Этим же вечером Бегаль был повешен. Он спокойно воспринял приговор, ничего никому не стал объяснять и не стал просить о помиловании.
Мы похоронили Уоррена в парке. В своем рапорте я написал: «Скончался во время сильного приступа малярии».
В это время очень многие европейцы умирали, заболев болотной лихорадкой.
Мы бросили якорь в илистых водах Рио, на рейде Сантоса, вернее, в том месте, которое местные нагло называют рейдом.
К сожалению, мы не получили разрешения сойти на берег; офицер со зверским выражением лица, представитель санитарной инспекции, оставил нас в карантине, пока мы не решимся заплатить устраивающую его сумму. Мы не сомневались, что ждать нам придется достаточно долго, так как наш капитан не любил расставаться с деньгами.
А пока мы могли сколько угодно любоваться Сантосом, разбросавшим перед нами свои розовые и голубые домики. Он сиял, словно только что отполированное серебряное украшение. Работающие на бензине лихтеры сновали между дамбами. К западу от города темнел лесной массив.
Суша казалась совсем близкой, и забравшиеся в мелкую воду мангры находились всего в миле от нашего судна.
Чтобы добраться до твердой земли, поросшей тощими гевеями и сырными деревьями с липкими листьями, нужно было пробраться на шлюпке через лабиринт водных паукообразных корней с выросшими на них грибами.
Севентос первым завел разговор о карликовых львах. Он называл их комнатными львятами и уверял, что эти животные не больше терьера. Эти сведения ему сообщил один индеец, у которого он выменял корзину желтых орехов на старую бритву.
««Эти львята просто кишат в здешних лесах», — говорил он. — Я непременно хочу раздобыть хотя бы одного из этих зверьков. Уверен, что получу за него фунтов пятьдесят от Гагенбека[7].
Я терпеть не мог этого Севентоса. Прежде всего, у него было отвратительное имя. Судите сами: Севентос, или Семипалый, — это одно из имен дьявола. Но пятьдесят фунтов показались нашим парням достаточно серьезной суммой, которой не стоило пренебрегать.
Боцман Блиц рассказал о гальке из чистого серебра, которую можно просто собирать в сереброносных ручьях. Что касается Попадопулоса, то грек упомянул о золотистых ящерицах, лекарство из кожи которых способно излечивать подагру и делает человека невидимым. Несомненно, шкура таких ящериц не могла стоить меньше сотни фунтов. Короче говоря, лес, видневшийся на горизонте, словно темная туча, будил в нас мечты о сказочном богатстве.
Наш капитан не верил ни во львят, ни в волшебных ящериц, ни даже в гальку из чистого серебра. Но он знал, что в этих краях встречаются лесные племена индейцев, которые с радостью обменяют ржавый хлам на громадные изумруды. И мы решили заняться поисками этих индейцев.
Когда луна окрасила Сантос в белые и лиловые цвета, мы поспешно загрузились в шлюпку, заваленную всяким барахлом, продуктами и оружием. Мы с трудом пробрались через заросли похожих на змей мангров и, наконец, очутились на сухой земле, на опушке леса. Сначала он был не слишком густым, и на землю местами пробивался лунный свет. Мы долго шли тропинками, пробитыми животными, но потом были вынуждены пустить в ход мачете, чтобы пробиваться через густой подлесок.
Тем не менее дорога не представляла особых трудностей, так как молодые побеги и лианы легко можно было срубить мачете. Листва над нашими головами постепенно сгущалась, и скоро нам пришлось продвигаться вперед в почти полной темноте.
Севентос зажег ацетиленовую лампу, бросавшую на тропу яркий луч света.
Внезапный удар выбил из его рук лампу, сразу же погасшую на земле.
— Брр! — фыркнул Севентос. — Вы видели? Это была летучая мышь! Гигантская летучая мышь!
Через несколько минут целая стая этих жутких ночных существ кинулась на нас из темноты. Своими перепончатыми крыльями мерзкие чудовища хлестали нас по рукам и лицам, так что мы кричали от боли и отвращения.