— Ну и шутник же вы, Том! Вы решили, что я из полиции? Ха-ха-ха! Я запомню ваши слова на всю жизнь и, вспоминая их, каждый раз буду хохотать до колик в животе! Послушайте, если я когда-нибудь заговорю с полицейскими, отправившими в каталажку доброго отца Картерета с обвинениями, едва не приведшими его на виселицу, то, кем бы они ни оказались, я буду беседовать с ними с помощью вот этого!
Том Гридль не без содрогания уставился на два больших пистолета, изящно отделанных серебром и перламутром, как по волшебству, оказавшихся в руках молодого человека.
— Я верю вам, мсье, — проговорил он, придя в себя. — Если бы вы меня обманывали, на вас обрушилось бы вечное проклятье… В общем, я верю вам. Я честный человек, уповающий на Бога и уважающий римского папу.
— Я знаю это, Томас Гридль.
— Каким образом… Но ведь я все равно уже сказал, что верю вам!
Теперь Гридль ничуть не походил на жалкого старого человека. Можно было подумать, что он подрос на целый фут. Его глаза сверкали, а на лице появилось выражение, которое никто не решился бы назвать наивным.
— Отца Картерета удалось спасти, — сказал он. — Кто и как его спас, я не знаю, и мне наплевать на это, главное, что он был спасен. Через три дня после его бегства из тюрьмы он нашел временное убежище здесь, в этом доме. А теперь он далеко отсюда, в полной безопасности.
— И у вас не было никаких проблем?
Гридль тоже улыбнулся и посмотрел, прищурившись, на гостя:
— Разумеется, у меня были проблемы, и виноват в этом был не кто иной, как олдермен Руперт Росс. Вы понимаете, мсье? Сам могущественный сэр Росс почтил меня визитом в сопровождении четырех охранников! Сначала он позолотил мне пилюлю, сказав, что он был потрясен, когда узнал, что такой ученый человек, как я, вынужден с таким трудом зарабатывать себе на хлеб. Потом он быстро сменил пластинку, поинтересовавшись, как я отнесусь к официальному посту в институте медицины или в другом высокооплачиваемом месте. Разумеется, со своей стороны я должен оказать ему небольшую услугу. Могущественный олдермен хорошо представлял, что я католик, но ведь он, по его словам, человек широких взглядов, и он не может не уважать веру любого человека. Что касается услуги, то я должен был предоставить ему некоторые сведения о беглеце, его друзьях и связях. Я ответил, что такой простой человек, как я, не может и не хочет вмешиваться в подобные истории. После этих слов его охрана отвела меня в Пентонвиль, где…
Гридль расстегнул рубашку, обнажив тощие плечи, и показал темно-красные полосы, избороздившие его кожу.
— Это что еще такое! — воскликнул юноша.
— Всего лишь следы от ударов плетки-девятихвостки, мсье, — спокойно ответил старик.
— Они заплатят мне и за это, — проворчал молодой человек.
— Это не имеет значения, мсье. У меня крепкая и сухая шкура, совсем как у животных, с которыми я работаю. Не забывайте, что я много лет живу в атмосфере, насыщенной парами камфары и формалина. Но когда они на моих глазах принялись избивать двух мальчишек, двенадцати и тринадцати лет, которые открыто молились за спасение отца Картерета… Они избивали их до тех пор, пока дети не потеряли сознание. Один из них так и не поднялся на ноги.
— Этот олдермен явно не имел права… Наверняка кто-то более важный распорядился прибегнуть к подобному наказанию.
— Бумагу подписал судья Гусман, и документ зачитал его секретарь.
Гость долго курил, не произнеся ни слова. На его лице не отражались сильные эмоции, но глаза юноши сверкали, словно у раздраженного дикого животного.
— Разумеется, вы хорошо знаете, где сейчас находится отец Картерет. Не так ли, Том Гридль?
— Батчервуд, Кингстон, — откликнулся Гридль.