Сказка об уроде

22
18
20
22
24
26
28
30

— Понятно, — ответили все вразнобой. Шампур остановился между Тимошкой и Васьком:

— И не дай божок, кто-то проболтается. Я сам найду крысу до того, как меня сцапают, и убью, как этого гомика, — не оборачиваясь, он махнул рукой в сторону котлована.

«Значит, он всё же считает, что это его рук дело», — с глупым облегчением подумал Васёк. Шампур буравил его взглядом, и он вытянулся в струнку, испугавшись, что как-то выдаст свою мысль. Тот прищурился и открыл рот, чтобы сказать что-то…

— Да никто его не будет искать! — громко заявил Тимошка. — Все подумают, что Ганю забрали грифы. Они часто среди мертвяшек летают. Мы же тоже их видели.

Шампур беззлобно толкнул его в грудь локтём:

— Идиот, только не вздумай говорить, будто сам видел, как его гриф утащил. Ты когда-нибудь этих тварей вблизи видел? Заврёшься, расколют в два щелчка.

— А кто будет спрашивать-то? — вклинился Армен. — У Гани дома только мама, да и та больная — еле в подземку на работу ходит… Не, всё будет тип-топ.

Плеск воды в котловане заставил их вздрогнуть. Парни замерли, страшась оглянуться, и обратились в слух. Но плеск не повторился.

— Газы из живота выходят… — пробормотал Толик.

— Так, ну всё, разбегаемся, — раздражённо перебил его Шампур, который за одно мгновение будто съежился и стал меньше ростом. — Завтра встретимся на второй «базе», поговорим. Жратву с собой приносите, а я постараюсь стырить пивка у своего бати. Поняли?.. И не болтаем!

Они жили в разных кварталах, поэтому дороги расходились. Васёк и Армен отправились на восток и шли вместе, пока не выбрались из мёртвой части города. Разговор не завязывался: Армен был хмурым и беспокойным и отвечал односложно на все обращения. Да и Васька не очень тянуло разговориться: во-первых, Армен никогда не был ему близким другом, а во-вторых, после ужасов сегодняшнего дня в душе было тяжко. Стоило Ваську закрыть глаза, как перед внутренним взором тут же представало красное лицо повешенного… и Ганя, тонущий в серой жиже. От этих видений скручивало желудок.

Они расстались на перекрестке со скошенным неработающим светофором, буркнув друг другу: «До завтра». Армен свернул направо, Васёк — налево. До его дома оставался один квартал, родной, знакомый с малых лет. Час был не поздний, и на улице было много людей. Большинство возвращались из подземки с авоськами в грязных руках. Васёк развлекал себя тем, что пытался по внешнему виду авосек угадать, что может быть внутри. С теми авоськами, которые пропитывала кровь, всё было ясно: мясо. Он завидовал этим людям и вместе с тем испытывал жгучее желание затаиться за углом, потом налететь на них, оглушить и забрать авоську. Сейчас он ещё слишком мал — всего одиннадцать лет, — но многие парни постарше так делают. Почему бы и Ваську этим не промышлять, когда он подрастет? Конечно, можно нарваться, выбрав не ту жертву, но ведь он бродит по улицам с детства и привык на глаз прикидывать, представляет человек угрозу или нет. Он будет нападать только на слабых и обходить стороной тех, кто способен дать отпор — как те мерзавцы, которые постоянно у мамы отнимают заработанное в подземке добро…

Кроме мяса, в авоськах могли быть консервы — тоже неплохо. Васёк определял их по угловатым краям авосек и медленному натужному шагу их хозяев: банки имели солидный вес. Ещё были авоськи с пшеном, пухлые и круглые; с водкой и пивом, которые позвякивали на каждом шагу; с сухим концентратом, к которому Васёк с младенчества питал искреннее отвращение. Встречались авоськи совсем уж странной формы, и тут оставалось только теряться в догадках: иногда люди зарабатывали в подземке вещи, в которых нельзя было найти не что то пользу, но и смысл. Его мама как-то принесла в дом старое печатающее устройство для компьютера. Грифы терпеть не могли умных машин и первым делом запретили и уничтожили всё, до чего дотянулись. Так зачем людей за тяжкий труд награждать такой издевательски бессмысленной штукой? Васёк этого не понимал. В тот вечер он был голоден и надеялся, что мама принесёт ему что-либо вкусное, а получил это несъедобное чудо-юдо и сразу возненавидел его.

Дверь подъезда была, как всегда, распахнута. Мама когда-то рассказала Ваську, что кнопки на двери предназначены для ввода секретных чисел, которые должны были знать только жильцы дома — таким образом, в подъезд могли войти только те, кто жил здесь. По крайней мере, так было давным-давно. Васёк очень хотел бы, чтобы кнопки на двери выполняли своё предназначение и сейчас — тогда было бы не так страшно заходить в тёмный обшарпанный подъезд вечером (да и днём тоже). Кто только в тёмное время суток тут не собирался — пили, орали, пели, дрались, убивали друг друга. Иногда к ним в квартиру стучались с угрозами сорвать хлипкую дверь. Мама в такие ночи не подходила к двери, не роняла ни слова.

Васёк взбежал на второй этаж и постучал в дверь квартиры справа. Мама в последние годы слышала плохо, поэтому ему пришлось потратить минуту, пока с той стороны не послышались шаги. Потом опять наступило затишье. Васёк терпеливо ждал, хорошо представляя, как с той стороны мама нагнулась к отверстию глазка, подслеповато щурясь. Наконец, послышался звук отодвигаемого засова. Васёк вошёл в прихожую, сел на деревянный табурет и принялся стаскивать ботинки с ног.

— Почему так поздно? — сухо спросила мама.

— Гуляли с пацанами, — буркнул Васёк под носом.

— Это с кем ещё?

— С Толиком, Тимошкой, Шамп… Витькой, Арменом, — он не смог заставить себя произнести имя Гани. — Много нас было.

— «Гуляли», значит? И чем занимались? — мама заперла и дверь и подошла к табурету. Слабый свет из окна осветил её узкое угристое лицо и ломкие волосы мышиного цвета, собранные в пучок на затылке.