Егор с Лёхой сидели сзади и впечатлялись оказанной им честью. Опер, перед тем как садились в машину, бросил напарнику единственное слово «ох…еть», студент мучился догадками, для чего целому заместителю начальника 2-го управления КГБ БССР, такая должность у Сазонова, лично выезжать на район для проверки второстепенной версии.
Через два с лишним часа езды по скользкой дороге «Волга» притормозила у РОВД. В коридоре Лёху ждала бурная встреча.
— С эскортом, водителем и личной охраной? Растёшь, брат.
Санька Майсевич, окончивший Академию на год раньше, с которым миллион раз колотили друг другу физиономии в спортзале, стиснул Лёху в объятиях, а Егор с некоторым злорадством заметил мину гэбешного подполковника, услышавшего, что его приняли за эскорт милицейского лейтенанта.
Около минуты заняли традиционные: «Ты как? — А сам как?» — и расспросы об общих знакомых. Потом Санька переключился на дело.
— Историю этой Юли Старосельцевой я помню. Мордаха как картинка, её весь Лепель знал. А вернулась из Минска изменившаяся, с дитём, как говорят старики, в подоле. Резкая такая стала, заносчивая даже. А с чего заноситься? Деньги какие-то привезла, тряпьё чемоданами, но кончилось всё. В школу простой учительницей вышла… К ней тут многие клеились. Думали, с ребёнком на руках будет поотзывчивее, что уж носом крутить, а она — от винта.
Вихрастый и конопатый Санька произнёс это «от винта» с некоторым огорчением, выдавшим печальное обстоятельство: он тоже в команде отшитых, хоть по районным меркам был совсем неплох внешне и перспективен как жених.
— Родственников её привезли?
— Сидят у меня в кабинете, — Санька как раз подвёл приезжих к двери с несколькими фамилиями на табличке и его в том числе. — Мать погибшей с мелким на руках и младший брат. Старший год как в Россию уехал, он точно не при делах.
Опер хотел открыть дверь своего кабинета, но Лёха его придержал.
— А кто при делах? Вроде ж суицид, утопление. Уголовное дело не возбуждалось, так?
— Не возбуждалось… Но стоило. Сейчас материалы проверки прочтёшь, с людьми погутарим, всё сам увидишь. Пошли!
Женщина сорока пяти лет по документам и пятидесяти пяти, а то и шестидесяти по виду, держала на коленях ребёнка в ярком синем комбинезончике, пресекая его попытки вырваться на волю. «Ён — усё, шо засталося ад маёй донi…»
Младший брат усопшей, таких обычно дразнят «ботаниками», едва начал говорить, как мать его одёрнула не трепать лишнего. Явно боялась потерять сына, как и дочь. Саня тут же выпроводил женщину в коридор.
— Вижу, у вас самая настоящая Сицилия с омертой, — покачал головой Сазонов. — Кого же она опасается?
— Есть тут такой Сёма, местный пахан, — Майсевич, наоборот, ничего не хотел скрывать от минчан. — Со всем начальством на короткой ноге, с нашим милицейским — тоже. У него хутор на озере. Перестроен в мини-гостиницу. Берёт дорого, но обслуживает хорошо. Рыбалка, шашлыки, бухло. Подозреваю — и травка. Когда мальчики устают, девочек им подгоняет по сходной цене — отдохнуть. И так уже больше десяти лет.
Егор даже головой тряхнул, прогоняя наваждение. Во как, Нарочь 2022 года мало отличается от Лепеля в 1982 году. А с виду всё так пристойно…
— Стабильность — признак мастерства, — согласился подполковник. — Скажите, молодой человек, вы подозреваете этого Сёму в попытке вовлечения вашей сестры в проституцию и в убийстве?
Игорь, брат Старосельцевой, замотал головой. Он сидел на стуле спиной к окну, яркое январское солнце било ему в затылок, наливая тонкие оттопыренные уши ярким розовым цветом.
— Дядь Сёма — нет, сам он староватый уже. Сынок его, Вован. Он по Юльке сох, пока она ещё в Минск не укатила. К ней, она говорила, Вован и в Минск мотался. Но мимо.