Алло, милиция?

22
18
20
22
24
26
28
30

— Врёшь! Или забыл как всё остальное. «Голоса» наперебой трепали, ты не мог не слышать разговоры среди преподов или студентов. Ладно, слушай. В конце декабря 1980 года три пьяных в дым мента ограбили майора КГБ, отобрав у него продовольственный паёк, и забили насмерть. До сих пор идёт расследование, но МВД при министре Щёлокове — это государство в государстве, хрен им что докажешь. Короче, сам увидишь.

— Этого знаю, — Егор ткнул в фото одного из парней. — Видел в общежитии. И раньше тоже. Кстати, про общеуниверситетские дела. Я же постоянно участвовал в акциях универовского комитета комсомола. Было там что-то, о чём я непременно должен вспомнить как можно быстрее?

— Нет, там всё благополучно, по имеющейся информации. А вот среди твоих соседей-филологов творится кошмар. Самое главное гнездо национализма! Один только выпускник филфака Григорий Бородулин чего стоит — клейма ставить негде. Говорит по-белорусски, если к нему даже обратиться по-русски. Требует обучения в школах только на белорусском. Высказался за реабилитацию Ларисы Гениюш, это нацистская преступница, печатала стишки в фашистской газете. В частной беседе о разделе Речи Посполитой обозвал русских оккупантами. Прислали разнарядку на него — отказался писать заявление на вступление в КПСС. Сволочь!

— Что вы с ним сделали?

— Ничего! Ему благоволил Машеров. Бородулин кропает стишки. Работает редактором в государственном журнале. Лауреат премии Ленинского комсомола и Лауреат Государственной премии имени Янки Купалы, фактически — живой классик. Машеров погиб в восьмидесятом, но уже столько надавали Бородулину, что стал фигурой неприкасаемой. Если только с высокой трибуны не скажет «долой Брежнева».

— Ясно.

— Учись, студент. Там каждый второй на филфаке — такой.

— Такая. Сплошь девицы.

— В советской стране женщины — тоже люди. И могут гадить своей стране не хуже мужчин.

— Как скажете. Если нужно — пересплю с любой в общежитии и выведаю через постель националистические тайны.

Николай отмахнулся от его инициативы.

— Я тебя когда-нибудь прибью, хоть ты и каратист. Потом. Когда поймаем взрывника. Ладно. Теперь о приятном, — он кинул Егору стопку ассигнаций десятирублёвыми. — На оперативные нужды.

— Сотня, — пересчитал Егор. — А почему в ведомости предлагаете мне расписаться за две сотни?

— Так и у меня оперативные нужды. Новый год опять-таки.

В ведомости уже было несколько записей за 1980 и 1981 годы с претенциозными завитушками «Е.Е.Евстигнеев» в графе «подпись» и той же суммой 200 руб.

— Мне нужно 150 руб.

— Зачем? От мамы сберкнижка досталась, стипендия повышенная, куда тебе одному?

— Девушку в кино сводить. А если и правда придётся охмурять барышень из Первомайской торговли, там и 150 — мелочь. Гони червонец, Доцент, керосинку покупать надо.

— Бля-а-а… Прежний ты был сговорчивее.

Гэбист наскрёб ещё сорок — пятёрками, трёшками и рублями, больше при себе не оказалось.