Призраки

— После этого, — заметила Анна, — мы с ней редко видались… Когда умер отец, она приехала на два дня, ничего из наследства не взяла — и опять скрылась. Ей у нас было тяжело… я это видела. Потом она приехала в Казань уже актрисой.

Аратов начал расспрашивать Анну о театрах, о ролях, в которых появлялась Клара, об ее успехах… Анна отвечала подробно, но с тем же горестным, хоть и живым увлечением. Она даже показала Аратову фотографическую карточку, на которой Клара была представлена в костюме одной из ее ролей. На карточке она глядела в сторону, словно отворачивалась от зрителей; перевитая лентой густая коса падала змеей на обнаженную руку. Аратов долго рассматривал эту карточку, нашел ее схожей, спросил, не участвовала ли Клара в публичных чтениях, и узнал, что нет; что ей нужно было возбуждение театра, сцены… но другой вопрос горел у него на губах.

— Анна Семеновна! — воскликнул он, наконец, не громко, но с особенной силой, — скажите, умоляю вас, скажите, отчего она… отчего она решилась на тот ужасный поступок?..

Анна опустила глаза.

— Не знаю! — промолвила она спустя несколько мгновений. — Ей-Богу, не знаю!.. — продолжала она стремительно, заметив, что Аратов развел руками, как бы не веря ей. — С самого приезда сюда она точно была задумчива, мрачна. С ней непременно что-нибудь в Москве случилось, чего я не могла разгадать! Но, напротив, в тот роковой день она как будто была… если не веселее, то спокойнее обыкновенного. Даже у меня никаких предчувствий не было, — прибавила Анна с горькой усмешкой, как бы упрекая себя в этом.

— Видите ли, — заговорила она опять, — у Кати словно на роду было написано, что она будет несчастна. С ранних лет она была в этом убеждена. Подопрется так рукою, задумается и скажет: «Мне недолго жить!» У ней бывали предчувствия. Представьте, что она даже заранее — иногда во сне, а иногда и так, видела, что с ней будет! «Не могу жить, как хочу, так и не надо…» — тоже была ее поговорка. «Ведь наша жизнь в нашей руке!» И она это доказала!

Анна закрыла лицо руками — и умолкла.

— Анна Семеновна, — начал погодя немного Аратов, — вы, может быть, слышали, чему приписывали газеты…

— Несчастной любви? — перебила Анна, разом отдернув руки от лица. — Это клевета, клевета, выдумка!.. Моя нетронутая, неприступная Катя… Катя!., и несчастная, отвергнутая любовь?!! И я бы этого не знала?.. В нее, в нее все влюблялись… а она… И кого бы она здесь полюбила? Кто изо всех этих людей, кто был ее достоин? Кто дорос до того идеала честности, правдивости, чистоты, главное, чистоты, который, при всех ее недостатках, постоянно носился перед нею?.. Ее отвергнуть… ее…

Голос прерывался у Анны… Ее пальцы слегка задрожали. Она вдруг вся покраснела… покраснела от негодования — и в этот миг — и только на миг стала похожа на сестру.

Аратов начал было извиняться.

— Послушайте, — опять перебила Анна, — я непременно хочу, чтобы вы и сами не верили в эту клевету и рассеяли бы ее, если это возможно! Вот вы хотите написать о ней статью, что ли, вот вам случай защитить ее память! Я оттого и говорю с вами так откровенно. Послушайте: от Кати остался дневник…

Аратов вздрогнул.

— Дневник, — прошептал он…

— Да, дневник… то есть всего несколько страничек. Катя не любила писать… по целым месяцам ничего не записывала… и письма ее были такие короткие. Но она всегда, всегда была правдива, она никогда не лгала… С ее самолюбием, да лгать! Я… я вам покажу этот дневник! Вы увидите сами, был ли в нем хотя намек на какую-то несчастную любовь!

Анна торопливо достала из столового ящика тоненькую тетрадку, страниц в десять, не более, и протянула ее Аратову. Тот схватил ее с жадностью, узнал неправильный, размашистый почерк, почерк того безымянного письма, развернул ее наудачу — и тотчас же напал на следующие строки:

«Москва. Вторник …го июня. Пела и читала на литературном утре. Сегодня для меня знаменательный день. Он должен решить мою участь. (Эти слова были дважды подчеркнуты.) Я опять увидала…» Тут следовало несколько тщательно замаранных строк. И потом: «Нет! нет! нет!.. Надо опять за прежнее, если только…»

Аратов опустил руку, в которой он держал тетрадку, и голова его тихо свесилась на грудь.

— Читайте! — воскликнула Анна. — Что ж вы не читаете? Прочтите с начала… Тут всего на пять минут чтения, хоть и на целых два года тянется этот дневник. В Казани она уже ничего не записывала…

Аратов медленно поднялся со стула и так и обрушился на колени перед Анной.