- Но ведь он не терял надежды, его идеи спасали его… - объяснил вполне объективно Цетон, оправдываясь. - Вороны никого никогда не обманывают, они не искушают души чистые и бескорыстные, их манит отчаяние, порожденное эгоизмом и ноющей жалостью к себе. Зигмунд страдал эгоцентрично, боролся со своими комплексами, возводя их в теории, которые лишь строились на его собственных травмах. Впрочем, не принимайте на свой счет, госпожа, я взболтнул лишнего. Покорнейше прошу простить…
- Да нет, ты как раз прав, какой же я должна быть прогнившей эгоисткой, если так невозмутимо рассуждаю о полной чепухе, впиваясь жадно в останки некогда живого существа, а о судьбе матери, сестры и брата даже не вспоминаю… Что ты сделал со мной, лжец… Что же ты сделал?
- Если прикажете, я немедля займусь расследованием, - делано деловито поклонился Ворон.
- Завтра… Завтра, я устала. Единственное, за что я тебя благодарю - сон, да и теперь вся моя жизнь словно нескончаемый тусклый сон, но, может, так и лучше, чем эти острые бесформенно большие маленькие пятна в ощущении не твердого, не железного…
- Вы устали, госпожа. Прикажете помочь вам раздеться?
- С ума сошел? - возмутилась немедля девушка, ощущая, как на щеках ее выступает румянец. - Нахал!
- Вы понимаете меня превратно, госпожа. Я лишь ваша тень, я обязан выполнять всю работу за вас, вплоть до таких мелочей.
- Ну, уж нет, не знаю, сколько тебе лет, и что ты за существо, но выглядишь ты смущающе как мужчина, так что и сама разберусь. Вот уж не думала, что были у тебя такие странные клиенты, которые на это соглашались.
- Что ж, мода изменилась, возможно, вы правы. Может, мне стоило выбрать иную форму?
- Женщины что ли? Да ну тебя… - отмахнулась дерзко девушка, но тут же вновь стала спокойной и насмешливой, говоря угрюмо больше себе, - вот бы тебе удалось найти Ответ или хотя бы вопрос, так бы я, наверное, на край света с тобой отправилась за это, а все эти лакейские ужимки меня, честно говоря, раздражают. Ответ… Так любой приказ?
Ворон молчал, Розалинда устало прошла в ванную комнату, умылась и снова поглядела в красивое, но тоже пыльное зеркало с дорогой витой морскими лианами и раковинами рамой. “И все-таки, кто это?”
Сон оказался и впрямь спокойным, но без сновидений, словно она стала роботом и вместо сна пребывала несколько часов в отключенном состоянии, а затем срабатывал таймер и механизм включался, вот уже два дня в одно и то же время, минута в минуту. Жутко? Нет, она ничего не испытывала, все смотрела в зеркала, заметив перед завтраком, какой чистотой успела засиять квартира в течение ночи, видимо, слуга не спал, не нуждался в сне, абсолютно бесшумный, даже неощутимый, если требовалось.
В просторной богатой столовой с длинным резным комодом, на дверцах которого сияли полировкой орнаменты-солнца из ценных пород дерева, двумя витринами, оформленными с тем же великолепием орнаментами и фарфором в их зеркальных изнутри телах, обширным столом и тяжелыми палево-коричневыми портьерами уже дымился легкий роскошный завтрак. Когда только слуга все успел?
- Зачем такой официоз? - спросила Розалинда, равнодушно и неподвижно поглядев на верно улыбающегося в прищуре глаз Цетона.
- Есть, чтобы жить, или жить, чтобы есть - ваш выбор, госпожа. Но моя обязанность оформить безупречно вашу пытку без боли.
- Пытку говоришь? - усмехнулась Лилия, вспоминая, что является настоящей пыткой, продолжая, медленно шествуя к своему центральному месту за столом. - Так я до сих пор и не знаю истинных условий контракта. Хотя подозреваю…
Девушка выпрямилась, царственно заняв свое место на предварительно аккуратно отодвинутом и затем задвинутом стуле с витыми ножками. Видимо, дела матери шли в гору или появился чрезвычайно богатый партнер, а, может, она просто очень хотела забыть все произошедшее в ее жизни за последние годы и в роскоши находила некое утешение и забытье.
- Что тут говорить… Не заключай сделки со злом, даже во имя добра. Цена всегда одна. Я не права? - продолжала девушка, но Цетон, поймав на миг ее пустой блеклый взгляд, безмолвствовал, ничего не подтверждая и не отрицая хотя бы единой чертой своего стертого мрачно-благодушного лица, затем ухмыльнулся с явной подколкой, конечно же, не в адрес хозяйки:
- Зато добро никого не может спасти от боли.
Розалинда слабо улыбнулась, ничего не выражая этой призрачной улыбкою последнего осеннего листка, сморщенного, желтого, некогда питавшего древо, а ныне лишь медленно молчаливо гниющего под подошвами асфальта. Возразить она не могла.
ebooksa