Армагеддон. Книга 1

"Иногда", — сказал Стью, вспоминая о том, как Элдер, пошатываясь, идет за ним в его снах, и о коридорах, которые никогда не кончаются, но лишь замыкаются сами на себя.

"Тогда вы поймете меня. Когда я был тинэйджером, мне снился определенный процент эротических сновидений, как "мокрых", так и "сухих", но иногда среди них попадались сны, в которых девушка, с которой я был, превращалась в жабу, змею или даже разлагающийся труп. Когда я стал старше, мне начали сниться сны о неудачах, распаде, самоубийстве, сны о кошмарных несчастных случаях, приводивших к смерти. Чаще всего мне снилось, как меня медленно раздавливает в лепешку подъемник на заправочной станции. Все это, наверное, лишь вариации на тему сна о тролле. Но я верю в то, что такие сны играют роль обычного психологического рвотного, и люди, которым они снятся, скорее благословенны, чем прокляты".

"Когда это сниться, то не накапливается внутри".

"Совершенно верно, Существует столько гипотез о роли снов, и гипотеза Фрейда пользуется наибольшей, но несколько скандальной известностью, но я всегда считал, что они выполняют обычную гигиеническую функцию, и не более того. Сны отражают потребность души в регулярной разгрузке. И люди, которые не видят снов — или не могут вспомнить их, когда проснутся — страдают своего рода умственным запором. В конце концов единственная практическая компенсация за приснившийся кошмар — это то чувство, которое мы испытываем, когда просыпаемся и понимаем, что это был только сон".

Стью улыбнулся.

"Но недавно мне стал сниться чрезвычайно отвратительной сон. Он не похож ни на один из прежде виденных мною снов, но каким-то непостижимым образом он напоминает их все. Как будто… Как будто это сумма всех кошмарных снов. Когда я просыпаюсь, у меня появляется нехорошее чувство, что это был вовсе не сон, а скорее видение. Я знаю, что звучит это все, наверное, как бред сумасшедшего".

"О чем он?"

"О человеке", — тихо сказал Бэйтмен. "Во всяком случае, я думаю, что это человек. Он стоит то ли на крыше небоскреба, то ли на утесе. Но чем бы ни была эта штука, она такая высокая, что подножье ее тонет в тумане. Близится закат, но он смотрит в другую сторону — на восток. Иногда на нем надеты синие джинсы и куртка из грубой хлопчатобумажной ткани, но чаще на нем бывает ряса с капюшоном. Мне никогда не удается увидеть его лицо, но я вижу его глаза. Они красного цвета. И у меня такое чувство, что он ищет меня — и что рано или поздно он меня найдет или я сам буду вынужден пойти к нему… и это будет моя смерть. Тогда я пытаюсь закричать и…" Он запнулся, недоуменно пожав плечами.

"И в этот момент вы просыпаетесь?"

"Да". Они посмотрели на бегущего назад Коджака.

"Ну, наверное, это просто сон", — сказал Бэйтмен. "Если меня подвергнуть психоанализу, то в результатах, думаю, будет записано, что этот сон является выражением моего подсознательного страха перед лидером или лидерами, которые придут и попытаются начать все с начала. А может быть, страх перед техникой вообще. Потому что я верю, что во главу угла всех новых обществ, во всяком случае, западных, будет поставлена техника. Жаль, конечно, и лучше бы этого не было, но так будет, потому что мы — на крючке. Они не вспомнят — или не захотят вспомнить — о загрязненных реках, дыре в озоновом слое, атомной бомбе, испорченной атмосфере. Они смогут вспомнить только то, что когда-то без особых усилий с их стороны они могли проводить ночи в тепле. Вы видите, что в довершение всего я еще и луддит. Но этот сон… он преследует меня, Стью".

Стью ничего не ответил.

"Ну ладно, пора домой", — отрывисто произнес Бэйтмен. Он отошел за кусты и вернулся с тележкой.

"Вы прикатили ее сюда из дома?" — спросил Стью.

"Я качу ее до тех пор, пока не увижу что-нибудь, достойное моей кисти. В разные дни я выбираю разные маршруты. Это хорошее физическое упражнение. Если вы идете на восток, то почему бы вам не прогуляться со мной до Вудсвилля и провести ночь у меня дома? Мы можем катить тележку по очереди, а в реке у меня осталась еще одна упаковка пива. Так будет веселее идти".

"Предложение принимается", — сказал Стью

"Отлично. Возможно, всю дорогу я буду болтать. Когда я вам надоем, просто скажите мне, чтобы я заткнулся. Я не обижусь".

"Мне нравится слушать", — сказал Стью.

"Тогда вы — один из Божьих избранников. Пошли".

Они отправились по шоссе № 302. Пока один из них катил тележку, другой попивал пиво. Бэйтмен говорил безостановочно, перескакивая с одной темы на другую и почти не делая при этом пауз. Коджак трусил рядом. Какое-то время Стью слушал, потом его ум отдавался своим собственным мыслям, а потом снова сосредоточивался на словах Бэйтмена. Его обеспокоила нарисованная Бэйтменом картина сотен крошечных колоний, возникших в стране, где смертоносные вооружения рассыпаны повсюду, как детали от детского конструктора. Но странным образом ум его постоянно возвращался к сну Глена Бэйтмена — к человеку без лица на вершине высокого здания или утеса, к человеку с красными глазами, повернувшегося спиной к заходящему солнцу и без устали глядящему на восток.