"Я слышала твою песню по радио. Я говорила всем, что это мой сын. Это Ларри. Большинство мне не верило".
"Ты слышала?"
"Ну, конечно. Ее постоянно передают по этой рок-н-рольной радиостанции, которую слушают юные девицы".
"Тебе понравилось?"
"Не больше, чем вся музыка этого сорта". Она посмотрела на него твердо. "Думаю, что какие-то места звучат очень впечатляюще. Похотливо".
Он заметил, что переступает с ноги на ногу, и заставил себя остановиться. "Мне просто хотелось, чтобы это звучало… страстно, ма. Вот и все". Лицо его покраснело. Он никогда не думал, что будет сидеть на кухне у матери, обсуждая страсть.
"Страсти место в спальне", — сказала она отрывисто, прекращая искусствоведческий разговор о его хите. "Кроме того, ты что-то сделал со своим голосом. Он звучит так, словно ты черномазый".
"Сейчас?" — спросил он удивленно.
"Нет, по радио".
"Вот так?" — спросил Ларри с улыбкой, понизив свой голос до уровня Билла Уиверса.
"Вот-вот", — кивнула она. "Когда я была девушкой, нам казалось, что Фрэнк Синатра — это очень смело. А теперь появился этот
"Мне платят гонорар", — сказал он. "Отчисления с каждой проданной пластинки. В целом это составляет до…"
"Ой, прекрати", — сказала она, отмахнувшись от него рукой. "Я всегда заваливала математику. Тебе уже заплатили, или ты купил эту маленькую машину в кредит?"
"Мне заплатили не так уж много", — сказал он, совсем близко подойдя к границе лжи, но пока не переступая ее. "Я сделал первый взнос за машину".
"Излишняя уступчивость к тем, кто покупает в кредит", — сказала она зло. "Это и сгубило твоего отца.
Доктор сказал, что он умер от сердечного приступа, но дело было не в этом. Его сердце
Это была старая песня, и Ларри пропускал ее мимо ушей, кивая в нужных местах. У его отца был галантерейный магазинчик. Неподалеку открылся "Роберт Холл", и через год его дело обанкротилось. За утешением он обратился к еде и потолстел за три года на сто десять фунтов. Когда Ларри было девять, он умер в забегаловке на углу, оставив перед собой на тарелке недоеденный сэндвич с фрикадельками. На поминках, когда ее сестра пыталась утешить женщину, у которой был такой вид, словно она абсолютно не нуждается в утешениях, Элис Андервуд сказала, что дело могло обернуться и хуже. Ведь это мог быть не сэндвич, — сказала она, глядя через плечо сестры прямо на ее мужа, — а бутылка.
После смерти мужа Элис воспитывала Ларри сама, давя на него всем весом своих прописных истин и предрассудков до тех пор, пока он не ушел из дома. Напоследок она сказала ему, когда он и Руди Шварц уезжали на старом форде Руди, что в Калифорнии тоже есть приюты для бедных.
"Ты устал", — сказала она. "Пойди умойся. А я пока уберу коробки из задней комнаты, чтобы ты мог поспать".
Она прошла через небольшую прихожую в заднюю комнату, его старую спальню, и Ларри услышал, как она кряхтит, переставляя коробки. В окно доносились звуки уличного движения. Он вспомнил о дохлой кошке. Она была права. Он устал. Никогда в жизни он так не уставал. Он лег спать и проспал около восемнадцати часов подряд.