Куколка

Крип слепо двинулся обратно, натыкаясь и спотыкаясь о предметы. Но он не замедлил шага. Он вырвется из этой сумасшедшей фабрики. Зацепившись за верстак, он вытянул руки, чтобы не упасть лицом на его поверхность и то, что на ней лежало. Он погрузился по локоть во что-то, что, несомненно, было мертвецом, возможно, не одним. Плоть была мягкой от разложения, черви поползли по его рукам, когда он выдернул их из трупа. И вонь... Боже милостивый, невыносимое зловоние.

Крип отшатнулся, пытаясь подавить хихиканье, и врезался в стену. Он ощупал её, пока не нашел арку, ведущую в коридор. Воздух в нём был прохладнее, как будто он вёл в гробницу.

Позади себя он услышал, как что-то сошло с одного из столов, и голос, похожий на скрежет ножа по ржавой бочке: “Это ты, куколка?”

42

Чазз плохо различал сон и реальность. Он лишь знал, что нашёл безопасное, тёмное место, которое он никогда не покинет. Он помнил, как Одноногая Леди тащила его какое-то ужасное место, а потом он каким-то образом освободился и спрятала в этом укромном уголке, где, как он знал, он был в полной безопасности. Пока он не шевелится и не издаёт ни звука, он будет в безопасности. Как в детстве, когда он вёл себя плохо, мачеха запирала его в чулане, потому что думала, что он испугается, но всё было как раз наоборот. Там он чувствовал себя полностью защищённым.

Его нынешнее убежище было таким же.

Это был туннель. Очень тёмный, очень безопасный. Здесь было тепло и уютно, и никто не мог достать его. Это было место, которое он часто посещал в своих снах, идеальное убежище.

Одноногая Леди была рядом.

Он это чувствовал. Она ищет его, но никогда не найдёт. Она все бубнила и бубнила, и если он сосредоточится на своих мыслях, то сможет заглушить её ужасный голос.

Не слушай её! Не позволяй этому голосу звучать в твоей голове, иначе она найдёт тебя и накажет, а ты этого не хочешь!

Нет, он этого не хотел. Когда мачеха наказывала его, он всегда знал, что в конце концов всё закончится. Ей наскучит издеваться над ним, и она найдёт себе новое развлечение. Но Одноногая Леди была не такой. Она, как и любая неживая вещь, была создана для ожидания. Как кирпичи в стене или трещины на тротуаре. Десять минут или десять лет ничего для них не значили.

- Давай, мальчик, прячься в гнилой дырке своей мамаши, заберись поглубже в её грязный чехол для членов! – доносился её голос. - Исследуй этот изношенный туннель, куда грязные люди сливают своё семя! Сиди там, маленькая бородавка! Там тебе самое место!”

Голос эхом отдавался в его убежище, и он сказал себе, что не должен слушать, потому что, если он будет слушать, она выследит его. И хотя он так отчаянно старался вести себя тихо, так тихо, как делал это в чулане, когда был мальчишкой с фингалом, фиолетовыми отметинами от ремня на заднице и сигаретными ожогами на ногах, он не мог сдержать тихое, испуганное хныканье, вырывавшееся изо рта.

- А-га! – восторженно воскликнула Одноногая Леди. - Я слышу тебя! Не думай, что сможешь спрятаться от Учителя, потому что Учитель найдёт тебя, как всегда находит плохих маленьких мальчиков! Я вытащу тебя, мой милый маленький членосос, а потом пообедаю твоими яичками! Нежные и сладкие, как маленькие абрикосы, которые я буду жевать, пока сок не потечет по моему подбородку!”

Чазз сунул кулак в рот, чтобы не закричать, как кричал в детстве, когда мачеха подносила зажжённую сигарету к кончику его маленького пениса. Он засунул его как можно глубже, потому что больше не должен был издавать никаких звуков, иначе эта ведьма схватит его и сварит его яйца вкрутую в своём кипящем чёрном котле. Он пытался делать всё, что угодно, но только не слушать голос, и начал медленно вспоминать о концерте, выпивке, микроавтобусе, Стоксе и Рамоне, горячей маленькой Рамоне с ее тугой дырочкой и умелым ртом, которая сделает всё, чтобы мужчина был счастлив, потому что сама страдала комплексом неполноценности. Бедная, милая Рамона. Он использовал её недостатки так же, как мачеха когда-то использовала его. Если ты не сделаешь то, что я скажу, твой отец рассердится и отправит тебя в приёмную семью, а мы уедем в солнечную Флориду и никогда больше не вспомним о тебе, жалкий маленький засранец. И когда Чазз осознал это, он понял, насколько был испорчен, и насколько испорченным он был всегда, начиная со смерти матери. Жестокое обращение его мачехи ещё больше превратило его в эгоистичный кусок дерьма, и мысль об этом причиняла ему сильную боль. Боже милостивый, он загладит свою вину перед людьми, которых обидел. Он загладит свою вину перед Рамоной, потому что она была единственным лучиком света в его жалкой жизни…

Становилось всё светлее и светлее.

Туннель выталкивал его обратно в злобный мир Стокса.

Он изгонял Чазза, как что-то вредное, чужеродное. Его безопасное убежище навсегда исчезло, когда жёлтые когтистые руки схватили его за лодыжки.

- Дырявый маленький ублюдок, - сказала Одноногая Леди, вытащив его и удерживая за щиколотки. - Готов войти в мир на своих ногах? Только не вы, молодой господин! Вы пойдёте на четвереньках к ожидающей вас даме!”

Крича и извиваясь, Чазз видел, как вокруг немного медленно материализуется комната. Он мог видеть стены, увешанные частями кукол — безликие головы и руки, ноги, туловища и кисти рук. Он увидел сосуды со стеклянными глазами, шарнирные челюсти, многочисленные пустые лица, свисающие с крюков. Он также заметил стойки с блестящими инструментами: ножами, пилами, иглами. Он знал, что его притащили сюда не только для того, чтобы кастрировать, но и для того, чтобы тщательно разобрать на части.