Полный газ

Полгода назад мы той же компанией ездили в Льюистон поиграть в боулинг – просто убить обычный вечер, даже не в выходные. Гэри наклонилась к мячу, и алкаш на соседней дорожке сказал что-то матерно-одобрительное про ее зад и бедра. Нэнси попыталась его одернуть и получила в ответ: она-де может не волноваться, ни у кого не встанет на такую соску без сисек. Джейк мягко поцеловал Нэнси в макушку. Она не успела его удержать. Одним махом Джейк сбил пьянчугу с ног и до крови расшиб нос.

Правда, тут возникла некоторая проблема: алкаш и его дружбаны оказались полицейскими не при исполнении, и в последовавшей за ударом свалке Джейка скрутили, бросили на пол и надели наручники, приставив к голове револьвер. В суде особо подчеркивалось наличие финки у него в кармане и дел за мелкие правонарушения в полицейском досье. Тот пьяница – само собой, в суд явился трезвехоньким подтянутым офицером, прекрасным супругом и отцом – утверждал, что назвал Нэнси «стройная мисси». Впрочем, никого уже не интересовало, что именно он сказал; судья заявил, что обе девушки были одеты вызывающе и провокационно, так что не имеют право возмущаться слегка фривольной фразой. Судья предложил подсудимому выбирать между тюрьмой и военной службой, и через два дня Джейк отправился в военный лагерь в Северной Каролине, со стриженой головой и вещами, которые все уместились в спортивную сумку.

Сейчас он приехал на побывку, на десять дней. Через неделю ему предстояло сесть на борт самолета в военном аэропорту штата Мэн и лететь в Берлин, в расположение части. Проводить его у меня не получалось – с сентября стартовала учеба в Гарварде. Нэн ожидал университет штата, и, естественно, она никуда не отпускала Джейка от себя. Все разъезжались, кроме Гэри: она так и оставалась здесь, в Льюистоне, работать горничной в гостинице. Нанесение телесных повреждений висело на Джейке, а мне порой казалось, что тюремный срок получила Гэри.

У Нэн сейчас был перерыв, а потом еще несколько часов работы. Волосы ее пропахли жиром от сковородок, и она хотела проветриться. Мы медленно шли к краю пирса. Соленый терпкий ветер метался между флагштоками, играл тканью. Ветер дул с моря, срывал шляпы и хлопал дверями. На берегу пахло пересохшей травой и горячим асфальтом. У края воды холодные порывы ветра вызывали настоящий озноб, а пульс учащался. Здесь, на пирсе, уже был октябрь.

Мы дошли до «Дикой охоты» – карусель как раз перестала крутиться – и притормозили. Гэри дернула меня за руку и указала на одного из зверей. Черная кошка размером с пони, и в пасти у нее дохлая мышь. Голова кошки медленно поворачивалась, и возникало впечатление, что она внимательно разглядывает нас своими яркими зелеными глазами.

– Ох ты, – воскликнула Гэри. – Точь-в-точь я на нашем первом свидании с Полом.

Нэнси прыснула и прикрыла рот ладошкой. Гэри не было нужды напоминать, кто на том свидании был мышкой, а кто кошкой. Нэнси мило и беспомощно засмеялась, покраснела и сразу стала вдвое привлекательней.

– Пошли, – сказала Гэри. – Давайте поищем своих зверей-защитников.

Она отпустила мою руку и взяла за руку Нэнси.

Заиграла музыка, прихотливая и, как ни странно, в то же время заунывная. Бродя между фигурами, я рассматривал их со смешанным чувством очарования и отвращения. Звери казались воплощением гротеска. Вот волк размером с мотоцикл: у него рельефный глянцевый мех – переплетение черного и серого, глаза желтые, как мое пиво. Одна лапа слегка приподнята, а подушечка окрашена багровым, словно волк ее стер до крови.

Морской змей дотянулся до бортика карусели – здоровенный шланг с древесный ствол толщиной. У него лохматая золотая грива и красная пасть с черными клыками. Я наклонился поближе и обнаружил, что клыки настоящие: акульи зубы, почерневшие от времени. Я миновал стайку белых лошадок. Они застыли в прыжке со вздувшимися жилами на шее: пасти открыты, словно извергая отчаянное ржание – муки или ярости, не понять. Белые лошади с белыми глазами, как у классических статуй.

– Откуда, черт побери, они понабрали этих монстров? Из преисподней? Ты посмотри! – Джейк ткнул рукой в сторону одной из лошадок. Из ее рта вываливался черный раздвоенный язык – как у змеи.

С пирса раздался голос:

– Привезли из Накодочеса, из Техаса. Им больше ста лет. «Карусель десяти тысяч огней», слышали, может? Так их списали оттуда после пожара. Пожар сжег дотла весь парк развлечений Кугера. Сами видите, какая вон та подпаленная.

У входного трапа стоял оператор с пультом запуска. Разодетый, как посыльный в роскошном восточноевропейском отеле, в таком местечке, куда аристократы вывозят на лето свои семьи. Эдакий старикашка в пиджаке из зеленого бархата, с латунными пуговицами в два ряда и золотыми эполетами на плечах.

Он поставил на землю термос и указал на лошадь, чья морда была обожжена с одного бока: бифштекс с поджаристой корочкой. Верхняя губа старика поднялась в омерзительной ухмылке-оскале. У него были пухлые, красные, какие-то непристойные губы, как у молодого Мика Джаггера, – совершенно неуместные на таком сморщенном, старом лице.

– Они визжали.

– Кто? – не понял я.

– Лошади. Когда карусель начала гореть. Десяток свидетелей слышал. Визжали, как бабы.

Мои руки покрылись гусиной кожей. Какая великолепная страшилка!