— Потолкуй с ним, — сказал Кречету Мурч. Кречет кивнул и обратился к Митеньке с вопросом, на кой ему эта бетонная дура. Митенька недовольно повернулся к нему и ответил то ли двумя словами, то ли одним длинным. И в это время Мурч напал сзади, провел прием и опустил референта коленками на тротуарную плитку, причем бережно — урна не упала, а всего лишь встала с легким стуком. Тут же рядом оказались Санек и Кречет.
— Ну и чего с ним дальше делать? — спросил Санька Мурч.
— Даже не знаю. Сами понимаете, ему там не место. Отвезти бы куда-нибудь, что ли, а? — спросил Санек.
— Да уж, — согласился Кречет. — Но он, зараза, опять сюда прибежит. И Успенский куда-то подевался. Может, он бы хоть Успенского послушался. Впускать его в «Инари» нельзя…
— Нельзя.
Кречет подумал: пока вся эта заваруха не кончится, хорошо бы примотать референта к какому-нибудь дереву, желательно столетнему дубу. Трос для этого у него имелся — лежал в багажнике внедорожника, главное — откопать его из-под барахла. И, главное, в сквере было пусто — ребята Аствацаряна всех оттуда прогнали. Кречет повернулся к скверу, высматривая дуб или хоть вековую липу, а увидел человека, неторопливо идущего наискосок, мимо песочницы и горок, прямиком к «Трансинвесту». Еще десяток шагов — и Кречет узнал его. Это был профессор теологии Александр-Маартен ван Эйленбюрх.
Все это время Анюта сидела в кресле-каталке и молчала. Не то чтобы с перепугу — когда она увидела Митеньку на коленях, страх прошел. А просто ей сказать было нечего. И нужно было бы попросить мужчин, чтобы они помогли добраться до детской больницы, но Анюта совершенно не умела разговаривать с мужчинами. Если бы подошла хоть одна женщина — это было бы спасением.
Но приближалась не женщина — к Кречету шел издали его узнавший по причине дальнозоркости профессор.
— Добрый день, — сказал он. — Что тут происходит? Почему полиция оцепила «Трансинвест»?
— Беда тут, — ответил Кречет. — Какие-то сукины дети забрались в подвал и грозят взорвать банк.
— О господи! Да какой же в этом смысл?! — изумился профессор, но его взгляд Кречету не понравился. Профессор явно что-то знал об этом деле и желал выяснить подробности.
— Нет в этом никакого смысла. Они заложников взяли! — воскликнул Санек. — Детей! Детей — в заложники! И сидят с ними в подвале, и никак их оттуда не выковыряешь!
— Не понимаю. Где они взяли детей? Кто им дал детей? — возмутился профессор.
— Эти дети — из соседнего дома. Они как-то вломились в квартиру, захватили ребятишек, спустились в подвал, где сауна, и продолбились в подвал «Трансинвеста», — объяснил мрачный Кречет.
— И требуют, чтобы оттуда вынули какую-то плиту. Чтобы они, значит, ее увезли, и тогда вернут детей, — добавил Санек. — Иначе будет плохо. Ну, что за плита-то такая, на кой она им сдалась? Неужели нельзя было по-хорошему договориться с Успенским? И он еще куда-то запропастился!
— Боже мой, кто же это, кто же это?.. — забормотал профессор и потянул из кармана смартфон. — Этого же просто не может быть!
И тут одновременно случилось две беды: заорал Митенька, пытаясь высвободиться из захвата, а Анюта, узнав профессора теологии, вспомнила их последнюю встречу и ввергла себя в то состояние поиска и погони. Да, она вернула своих ненаглядных «мальчика» и «девочку», но где-то под землей в клубке золотых и синих нитей готовились стать «мальчиками» и «девочками» другие монеты, дорогие, великолепные! И Анюта точно знала, куда пробиваться.
Она погнала кресло к витрине «Инари», и туда же кинулся Митенька, сумевший отчаянным усилием стряхнуть с себя Мурча.
Дальше произошло неожиданное — референт всем телом бросился на витрину и сумел пробить стекло. Одновременно рядом оказалась Анюта. Окровавленными руками он выдернул женщину из коляски и вместе с ней, кричащей от боли, ввалился в салон.
Санек, выбив локтем куски стекла, полез следом.