Знаю, что Оливер ничего не понимает, что все мои слова для него бессмыслица, но я медленно – чтобы не испугать – протягиваю руку и касаюсь его скулы, его шеи, надеясь, что он вспомнит. Ведь где-то в его голове должна сохраниться память о том, как я касалась его раньше. О том, как он смотрел на меня такими же вот глазами и наклонялся вперед, чтобы прижаться к моим губам своими губами. Должна, должна была сохранить все это его память.
– Чувак, – писклявым голосом говорит Ретт. – Не давай ей к себе прикасаться. Она, быть может, прямо сейчас тебя околдовывает, прямо сейчас крадет твою душу. Если так пойдет, к завтрашнему утру свое собственное имя вспомнить не сможешь.
Но я не свожу своих глаз с Оливера, мысленно заставляю его вспомнить, вспомнить, вспомнить, и он наконец тоже прикасается ко мне – хотя, надо признать, не ласково и нежно. Нет, он довольно грубо хватает мою руку и твердым, быстрым движением отводит ее в сторону от своей щеки. Затем он меня отпускает.
– Убирайся отсюда ко всем чертям, ведьма! – говорит Ретт, и в этот момент мое сердце обрывается и проваливается куда-то вниз, в живот. Ретт перелезает через изгородь и направляется ко мне, размахивая на ходу руками так, словно я птица, которую он хочет вспугнуть так, чтобы она тут же улетела назад, в свой лес, в свое гнездо. Мне холодно. Я чувствую себя маленькой и одинокой. – Давай-давай, а не то мы привяжем тебя к дереву и подожжем. Посмотрим, на самом ли деле ведьмы горят так же хорошо, как об этом в кино показывают.
И я знаю, что Ретт в самом деле вполне способен на это. Что все они трое способны на ужасные вещи. Они ворвались в мой дом и утащили меня в лес – не удивлюсь, что и привязать меня к дереву им ничего не стоит. Привяжут, хворостом обложат и подожгут – просто для того, чтобы посмотреть, повалит ли у меня черный дым изо рта и ушей, когда я начну гореть. Тем более что сейчас они пьяны. Ну, и глупы, конечно, как всегда.
– Оливер, – вновь шепчу я, отступая на шаг назад, дальше от парней и чувствуя, как разрывается мое сердце, как мечется между прошлым и будущим мой потерявший счет времени разум. Я знаю то, что в этом времени еще не случилось, но может случиться, если Оливер выйдет на неокрепший лед озера.
Ветер свистит в деревьях, небо скрылось за пеленой падающего снега. Буря крепчает.
– Я же тебе говорил, что она чокнутая, – замечает Джаспер, причем достаточно громко, чтобы я тоже это услышала. Отступаю еще на шаг назад и еще, не сводя при этом глаз с Оливера. Мне хочется, чтобы он что-нибудь сказал, крикнул парням, чтобы те остановились, прекратили, чтобы оставили меня в покое. Мне хочется, чтобы он пошел со мной. Но Оливер стоит молча. Все его чувства ко мне, все слова, которые он говорил, – все теперь забыто. Упорхнуло, забилось в самые темные уголки его памяти.
Оливера, которого я знала, больше нет. Исчез тот Оливер.
Ретт следит за каждым моим движением, и на мгновение мне кажется, что он может броситься, схватить меня за руку и потащить назад, на кладбище. Поступить со мной как с вещью, которая действует ему на нервы.
Поэтому я поспешно ухожу по снегу вокруг озера и иду до тех пор, пока не перестаю видеть парней за снежной пеленой. Клянусь, я буквально слышу, как трещит, разрываясь, мое сердце.
Останавливаюсь я, почти дойдя уже до пристани, и прижимаю ладони к глазам, чтобы сдержать выступающие слезы. Не так все должно было повернуться, совсем не так.
Не так должна заканчиваться эта история.
Глубокий шрам чувствую на своей душе, и эта рана никогда не заживет. Задерживаю дыхание до тех пор, пока у меня не начинает болеть грудь, пока не начинают гореть легкие, ища глоток свежего воздуха. У меня над головой все сильнее разыгрывается буря, а я делаю долгий глубокий выдох, чувствуя пробегающий у меня вдоль спины холодок, проникающий в стороны и крепко прихватывающий каждое ребро. Я всегда боялась того, что я не настоящая Уокер. Боялась закончить как моя мама, став циничной и страшащейся быть тем, кто она есть. Я всегда думала, что мне хочется быть одной, совершенно одной в этих лесах. Там, где ничто не может причинить мне вред, где никто не посмеет назвать меня лунатичкой. И зимней ведьмой не назовет, и сумасшедшей, и дикаркой тоже.
Но я ошибалась. Оказывается, мне вовсе не хочется быть одной. Не хочется спать в своей темной комнате и никогда вновь не почувствовать прикосновение рук Оливера. Не хочется, чтобы в моей жизни никого, кроме меня самой, не было. Без Оливера жить. Без моего бешено бьющегося в груди сердца, без того, чтобы знать, что точно так же бьется еще чье-то сердце в чьей-то груди.
Без этого моя жизнь кажется мне жалкой и никчемной.
Я Уокер, которая нашла свою ночную тень. Я Уокер, которая хочет, чтобы ее называли не только ведьмой. Считали не только девушкой, которой следует опасаться. Я хочу быть Уокер, которой можно довериться всем сердцем, которая будет вновь и вновь искать и находить то чувство, что копится во мне при каждом удобном случае. Да, я хочу быть любимой.
ebooksa