Игра с огнем

22
18
20
22
24
26
28
30

Большой школьный актовый зал гудел как потревоженный улей. Учителя разбились на группы, что-то активно обсуждая. Элиза понимала, что речь, скорее всего, идет о Соболевой, ее имя слышалось то тут, то там. Едва она приблизилась к сцене, которая сейчас была пуста, но подсвечивалась несколькими лампами в ожидании выступающего, к ней подошла Екатерина Андреевна, учительница математики.

— Ты уже слышала новость? — заговорщицким шепотом спросила она.

— Если новость про Марину Петровну, то да, — кивнула Элиза.

Екатерина Андреевна внимательно посмотрела на нее, пытаясь угадать, откуда ей известно о случившемся. Элиза была нелюдимой, сплетни по углам не собирала, а потому новость, известная ей уже через пару минут после того, как узнали все остальные, а то и до — Екатерина Андреевна видела, что до нее Элиза ни с кем не разговаривала — вызывала любопытство.

— Интересно, кто убил? — Она произнесла это не столько вопросительным, сколько утвердительным тоном, и снова с посмотрела на Элизу. Возможно, ждала, что та и это знает.

Элиза пожала плечами и поторопилась к креслам, поскольку на сцене уже показалась Колченогая. Спустя несколько минут все учителя расселись по неудобным креслам, приготовившись слушать. Элиза заняла место во втором ряду, спрятавшись за спиной высокого физрука, и вытащила из сумки бутылку с водой. Нестерпимо захотелось пить.

Звонок Колченогой вывел ее из состояния шаткого равновесия, в которое она с трудом привела себя за ночь и первую половину дня, прошедшую четко по расписанию. Завуч недовольным тоном сообщила, что в школе через несколько минут начнется срочное собрание, все ждут только Элизу. Элиза понимала, что Колченогая специально позвонила ей последней. Знала, как она ненавидит опаздывать, и не упустила случая поиздеваться. Впрочем, после вчерашнего она ничего другого и не ждала. Чаем из парадных чашек ее поить точно больше не будут.

Будь на ее месте кто-то другой, специально опоздал бы, сначала закончив все дела дома, но Элизе было проще оставить Яну одну, чем потом пробираться к креслу на виду у всех. Она и так нервничала, оттого и хотелось пить.

— Дорогие коллеги! — разнесся по залу голос завуча. Колченогая никогда не пользовалась микрофоном, и хоть обладала не настолько уж мощным голосом, но ее всегда было хорошо слышно. Возможно, потому что в ее присутствии никто не рисковал шевелиться лишний раз, не то что переговариваться. Даже Анастасия Павловна, учительница биологии, любившая проверять тетради на любом совещании, во время выступлений Людмилы Арсентьевны стыдливо откладывала их в сторону. — С прискорбием хочу сообщить вам, что нас постигло несчастье: умерла наша коллега и добрый друг Марина Петровна Соболева.

Элиза слышала, как фыркнула рядом Екатерина Андреевна. Сама она промолчала, но была согласна с коллегой: слова Колченогой звучали до смешного фальшиво. В какой-то момент она перестала слушать завуча, целиком сосредоточившись на том, как тихо и незаметно открыть бутылку с водой. К сожалению, она так разволновалась из-за внезапного звонка с требованием прийти в школу, что схватила из холодильника не ту бутылку. Эта оказалась с газом, и открыть ее без характерного шипения не было ни единого шанса. Элиза медленно, по чуть-чуть отворачивала крышку, слышала шипение и тут же замирала. А жар внутри меж тем нарастал, она уже видела, как плавится под ладонью этикетка. Это заставляло волноваться, еще больше усиливая огонь.

Помощь пришла оттуда, откуда не ждали.

— На счет «три», Лизонька, — почти не разжимая губ, прошептал сидящий с другого бока трудовик. — Раз, два… три!

Элиза не знала, что произойдет на счет «три», но едва трудовик произнес это, открыла бутылку. Шипение газов утонуло в громком, с завыванием, чихе Георгия Дормидонтовича. В следующее мгновение все стихло. Замерли учителя, замолчала Людмила Арсентьевна. Тишина установилась еще более давящая, чем была до этого.

— Ох, простите, бога ради! — громко повинился старый трудовик, затем вытащил из кармана платок, шумно высморкался, поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее и непрерывно бормоча извинения.

К тому моменту, как в зале снова установилась тишина, Колченогая уже походила на вареного рака от бешенства, зато Элиза успела напиться, все еще прячась за спиной физрука. Екатерина Андреевна рядом давилась в кулак от смеха, а Георгий Дормидонтович выглядел таким смущенно-несчастным, что Элиза и сама готова была рассмеяться. Она видела хитрую усмешку в его глазах, и улыбнулась, беззвучно благодаря за эту внезапную помощь. Вода притушила жар, подняв ей настроение.

Колченогая тем временем пригласила на сцену полицейского, который занимался убийством Марины Петровны. Им оказался невысокий, крепко сложенный блондин лет тридцати с по-женски пухлыми губами и ярким румянцем на щеках. Если бы на нем были узкие джинсы и облегающая футболка, Элиза без зазрения совести зачислила бы его в геи. Она иногда видела таких в клубах. В Алексеевске, конечно, меньше, когда-то в Праге — чаще. И всегда они находили себе пару не среди девушек. Но этот блондин был в обычных широких джинсах и теплом пуловере, на правой стороне которого виднелся явный след от кетчупа, который пытались наспех и безуспешно застирать. Элиза прослушала его имя, а потому про себя так и стала называть — блондин.

Он вышел на середину сцены и попробовал говорить без микрофона, но даже первые ряды его не услышали, поэтому Павел, учитель информатики, одновременно отвечавший за звуковое сопровождение любого мероприятия в актовом зале, тут же вынес ему микрофон. Дежурно поздоровавшись, блондин приступил к главному.

— Как уже сказала вам Людмила Арсентьевна, вчера вашу коллегу, Марину Петровну Соболеву, нашли убитой в своем доме. Сейчас мы проводим опрос ее знакомых и друзей и будем рады, если вы, как коллеги, поделитесь информацией. Может быть, что-то слышали или видели? Какие-то странности? Ей кто-то угрожал? Она одолжила у кого-то крупную сумму? Конфликтовала с кем-то? Нам подойдет любая информация. Если среди вас есть те, с кем Марина Петровна общалась близко, тоже просим откликнуться.

По залу прокатился неразборчивый шепот, а затем поднял вверх руку физрук.

— А как ее убили-то?