Лазурь на его пальцах

Звякнул звоночек, и двери лифта раздвинулись. Карлос мгновенно оторвался от стены и устремился вперед. Я поспешила следом через вестибюль, в сторону пляжа.

Вечерний ветер заметно стих, солнце опустилось к самому горизонту, расцветив небо закатным заревом.

– Какая красотища! – восхитилась я.

– Мое любимое время суток, – заметил он, шагая рядом.

Ходил он в точности как Джеймс – размашистым шагом, исполненным какой-то отрешенной целеустремленности. Хотя стоило ему заговорить – и передо мной оказывался именно Карлос. В его английском, сдобренном изрядным акцентом, то и дело проскакивали отдельные испанские словечки.

По дороге он стал объяснять, как работают здешние рыбаки. Они, дескать, встают на якорь недалеко от берега и закидывают за борт на всю ночь крючки с наживкой, чтобы утром их проверить. А их жены потом прямо тут, на берегу, под пальмами, чистят и разделывают рыбу для ближайших ресторанов и местных рынков – и Карлос указал рукой на череду пальмовых деревьев, арками изогнувших свои стволы над песком.

Он чрезвычайно оживленно говорил обо всем на свете, кроме нас и кроме того, что ему довелось узнать сегодня. Рассказывая, он широко жестикулировал. И вновь я поймала себя на том, что сравниваю его с Джеймсом – от этого просто невозможно было удержаться. Буквально все в Карлосе – и то, как он двигался, и как касался моей руки, особо выделяя какие-то отдельные моменты, – все это было от Джеймса. Когда же Карлос высказался, как горячо он любит Пуэрто-Эскондидо и даже не представляет жизни где-то, кроме как здесь, я невольно задалась вопросом: неужели это возможно, чтобы человек был так счастлив и так удручен одновременно?

– Я сказал что-то такое, что вас обидело? – внезапно спросил он.

Я отвернулась к быстро тускнеющему на закате небу, смахнула сбежавшую слезу.

– Нет, ничего вы такого не сказали. Просто я… – Я выругалась себе под нос. – Просто все это…

– Совсем из ряда вон?

Я фыркнула.

– Да, очень точно сказано!

Карлос улыбнулся, и я невольно восхитилась его удивительным самообладанием. Ведь он сейчас пригласил на ужин женщину, которая, как выяснилось, была его невестой – и притом он совершенно не помнил, чтобы когда-то делал ей предложение. Ничего себе, лабиринты сознания! Разве у него не было массы вопросов? Разве он не был сейчас полностью выбит из колеи? Ведь это ему почти два года лгали, и именно им все это время манипулировали те, кому он всецело доверял.

– Боюсь даже представить, что вы сейчас переживаете, – проговорила я.

– Пытаюсь не переживать, – признался он. – По крайней мере, сейчас.

Ресторан был обустроен на деревянной платформе, возведенной на песке. Светящиеся гирлянды спиралями взвивались по пальмам, над головой были подвешены прозрачные круглые лампочки. Затеняющие каждый столик, полосатые рыночные зонтики по кругу обрамляли свободное пространство для танцев. Сбоку наигрывал латиноамериканский джазовый квартет.

Карлос был здесь, похоже, завсегдатаем, поскольку старшая официантка тут же усадила нас за столик, обойдя целую очередь клиентов. Одарив его широчайшей улыбкой, она провела нас к столику на краю платформы с видом на закат. Карлос предложил мне кресло, сам уселся рядом, на соседнее. Мы обратили взоры на океан, где вода была намного спокойнее тех буйных волн, что вздымались на пляже Сикатела.

Выдав нам обоим по меню, официантка вежливо удалилась. Я огляделась вокруг. В ресторане вовсю пульсировала жизнь. Колоритная чужеземная речь перемешивалась с оживленной музыкой. Я вдохнула теплый вечерний воздух, напитанный тропической смесью ароматов манго, океанской водяной пыли и жарящихся на решетке даров моря. Непринужденные ритмичные наигрыши музыкантов заставили меня улыбнуться, плечи стали покачиваться сами собой.

– Чудесное местечко, – сказала я. – Здесь очень красиво.