Она перелистала проспект, прочла описание картин, потом вернула его на место.
– У тебя смелый и свежий стиль. Ты очень умело владеешь кистью.
– Вы говорите, как критик. – Она и была критиком для своих сыновей, что, возможно, объясняло ее отдых в одиночестве. Карла сказала, что когда-то у нее было три сына. Но она не сказала, что они умерли.
Карла провела рукой по серебристым волосам и убрала на место выбившиеся пряди. Завязанные на затылке волосы падали прямой линией вдоль ее жесткого позвоночника. Осанка Карлы и утонченные черты говорили о многом. Звучит, как клише, но она была из богатых.
– Я не критик. Стараюсь не быть им.
Мои глаза чуть сузились, когда в голову пришла одна мысль. Если предположить, что она из богатых, то в ее юности наверняка были балы и уроки музыки. Уроки живописи. Я посмотрел на ее руки с тонкими костями.
– Вы художница.
Она рассмеялась так, словно мое заявление было нелепым, и медленно покачала головой.
– Нет. С тех пор, как… – Карла замолчала и пошла прочь.
– Держу пари, что когда-то вы писали красками.
– В другой жизни. – Ее рука коснулась рыбацкой лодки, вырезанной из куска прибитого к берегу дерева. Она подняла голову и посмотрела на меня. – Я не писала с юности.
– Почему вы перестали писать?
Она пожала изящными плечами.
Мне пришла в голову мысль, и я широко улыбнулся. Хлопнул в ладоши, звук отозвался в галерее громким эхом. Карла вздрогнула. Я ткнул пальцем в ее сторону.
– Вам надо начать писать снова. Прямо сейчас.
Ее рот открылся, выражение лица было почти комичным.
– Никогда не поздно научиться живописи. Или, как в вашем случае, начать снова.
Ее пальцы схватили верхнюю пуговицу на блузке.
– Но… но… я не пишу красками.
– Но вы делали это раньше. Почему не начать снова? Вы на отдыхе.