Ктулху знал, что ему придётся идти. Выхода нет. Они привезли его на склад у реки, и Ктулху зашёл внутрь. Естественно, там никого не было. Пусто. Ктулху успел только сказать: «Вот, чёрт», как Отец Йиг и Тёмный Хан выхватили по девятимиллиметровому револьверу с глушителями и выстрелили ему в затылок.
- Ну вот и всё, - сказал Тёмный Хан. - Скатертью дорога.
Ктулху засунули в бочку с цементом и сбросили в бездонные руины Р"льеха, где он продолжил мечтать о вечности. Всем запретили даже вспоминать его имя.
- Теперь он навсегда останется с рыбами, - сказал Старец. – Ему это только на пользу.
Печать Харнабиса
Это всё произошло давным-давно, холодной осенью 1938-го.
Я тогда дежурил ночами. Патрулировал территорию и вышвыривал из подворотен алкашей и бездомных. Эти улицы принадлежали мне, и я старался держать их в чистоте. Та ночь была довольно спокойной. Я спугнул парочку малолетних кретинов, которые ошивались у ювелирного магазина на Западе и, возможно, уже составляли план, как его ограбить. Но я объяснил им, что это большой грех. И больше ничего серьёзного, не считая парочки семейных скандалов. Тишина. Как я и любил. Если работаешь копом и патрулируешь один и тот же участок уже пятнадцать лет, то не хочется никаких волнений и переживаний. Хочется спокойствия.
А затем начался ливень.
Гремел гром, и яркие ветвистые молнии перечёркивали небосклон, внушая окружающим страх. В одну секунду по всему городу отключилось электричество, и Аркем погрузился во тьму. Я добрался до телефона-автомата, но линия не работала. Мне ничего не оставалось, как спрятаться под крышей одного из подъездов в доме на Колледж-стрит и надеяться, что никто не даст мне повода выбраться из своего убежища и промокнуть ещё сильнее.
Минут через двадцать после отключения электричества мимо меня пронёсся, разбрызгивая лужи, седан и вдруг резко затормозил. Из машины вылез низенький мужчина в пальто.
- Офицер, - произнёс он, подойдя ближе, и отбросил со лба прядь белых, как снег, волос. – У нас в Мискатонике[15]случай… случай вандализма.
Я заскочил в седан, и мы сорвались с места. Он объяснил, что не смог дозвониться, потому что из-за отключения электричества не работали телефоны. Его звали Дэндридж. Доктор Дэндридж, профессор археологии. Он заработался допоздна и по дороге домой заметил, что двери главного входа в «Музей античности» были сорваны с петель. В Мискатонике была собственная служба охраны, но когда дело касалось подобного, нужны были серьёзные силы в виде правоохранительных органов.
Ночь принесла с реки влажный, холодный туман, который окутал кампус белым туманом. Из-за него все старые здания и узкие переулки казались заброшенными и одинокими, как в призрачном городе. По дороге к музею мы не встретили ни души, что только усиливало создавшееся впечатление. Ветер завывал, как одинокий волк, шатая деревья и заставляя их царапать чёрными ветвями небосвод. Высокие дома в колониальном стиле по обе стороны дороги напоминали готовые вот-вот упасть могильные плиты.
Мы остановились у «Музея античности» и побежали вверх по парадной лестнице под проливным дождём. Дэндридж не преувеличивал. Входные двойные двери выглядели так, словно через них прорвался разъярённый буйвол. Профессор нервничал. Очень. Теперь, когда электричество отключено, а входные двери снесены с петель, любой посторонний мог войти внутрь и поживиться бесценными реликвиями.
Дэндриджа можно было понять.
Охранник по фамилии Хармс встретил нас на пороге и протянул фонарики. Мы отправились в сторону Отдела Археологии и Зала Египтологии. Раньше я здесь никогда не был. В здании было мрачно. Заострённые потолки поднимались ввысь, и сейчас сквозь них мелькали молнии, изредка освещая нам путь. В углах залегали густые тени. Вдоль стен расположились стеклянные коробы со скелетами и украшениями, глиняные кувшины и богато инкрустированные саркофаги.
Собственно, так, наверно, выглядел любой музей.
В свете фонарика Дэндридж быстро осмотрел помещение и, кажется, вздохнул с облегчением.