И Арсеньева, застегивавшего на ходу пуговицы своей гимнастерки, вывели из палаты. Подталкивая наганами в спину, повели по коридору. Персонал института шарахался от идущих и старательно прятал глаза.
Бехтерев подбежал к окну палаты, увидел, как уникального пациента сажают в «Студебекер» и увозят прочь от клиники. Борода академика затряслась от возмущения и растопырилась, как веник.
– Я этого так не оставлю! Они не посмеют!
Владимир Михайлович, в свои шестьдесят шесть сохранивший энергичность, покинул палату, линкором пробороздил ряды сгрудившихся в коридоре сотрудников и, не отвечая ни на чьи вопросы, заперся у себя в кабинете. Нервным движением сдернул с телефонного аппарата трубку, гаркнул в микрофон:
– Москву дайте! Четырнадцать-тридцать один… Александр Васильевич? Снова Бехтерев беспокоит. Александр Васильевич, у нас беда!
Но оставим маститого академика изливать в мембрану оскорбленные и расстроенные чувства и проследим за судьбой нашего главного персонажа.
Вадим предполагал, что его повезут в какое-нибудь питерское госучреждение, наводненное такими же грубыми нахалами в кожанках. Он не знал, что такое ГПУ, но несложно было догадаться, что сие есть аналог охранки, воспоминания о которой смутно брезжили где-то в закоулках его капризной памяти. Вадиму отчего-то мнилось, что он тоже имел отношение к правоохранительным органам. По крайней мере, манеры кожаных не вызывали у него такого почти физиологического отторжения, какое обычно возникает у сугубых интеллигентов, впервые столкнувшихся с жандармским произволом. Сидя в «Студебекере» и будучи зажатым меж двух плечистых мордоворотов, он внимательно присматривался к ним, а заодно и к окружающей обстановке.
Петроград первых послевоенных лет был растрепан, несуразен и запоздало-задирист, как воробей после потасовки. Новая экономическая политика, придуманная Советским государством для того, чтобы вытащить страну из кризиса, пустила свои ростки, и они казусно переплелись с тем отмирающим, что осталось от старого режима и лихих лет военного коммунизма. На фоне замызганных щербатых улиц и облупившихся домов с выбоинами от пуль пестрели аляповатые вывески многочисленных ресторанов и кабаре. Несущиеся из увеселительных заведений мелодии дрянных куплетов заглушались звонкими голосами мальчишек, совавших прохожим серые газетные листки:
– Читайте свежий номер «Правды»! Землетрясение в Японии, четыре миллиона пострадавших! Италия захватила остров Корфу! Военный переворот в Испании, установлена диктатура генерала Риверы!
Вадим ловил обрывочные фразы, вбирал в себя новости. И еще – упивался светом, яркими живыми картинками, которых лишен был на протяжении стольких лет. С момента выхода из заточения в Осовце прошло уже около месяца, наблюдавший Вадима офтальмолог Ряшинцев позволил ему снять темные очки. Жидкое сентябрьское солнце в Петрограде ласкало взор, не обжигало, не доставляло неудобств, и Вадим смотрел по сторонам, жадно познавая новый для себя мир.
Вот продавцы папирос выкрикивают диковинные названия вперемежку с рекламными экспромтами:
– Покупайте «Делегатские»! У кого есть привычка, тот курит «Смычку», а у кого душа-цыганка, тому милей «Тачанка»!
А какую невероятную окрошку представляла собой уличная толпа! Рядом с суровыми военными шинелями мелькали прямые, с низкой талией, платья первых модниц эпохи нэпа. Их сбитые на лоб красные косынки и кружевные шляпки, из-под которых выглядывали короткие локоны, соседствовали с фуражками чекистов и грязными вихрами оборванцев-беспризорников. Простецкие рабочие блузы мешались с конусообразными костюмами-визитками, классическими смокингами, куртками из бобрика. Задрипанные парусиновые штаны в толчее терлись о брюки-галифе, а лощеные ботинки-«джимми» шлепали по тем же лужам, что и дамские резиновые ботики и расхлябанные солдатские сапоги с обвислыми голенищами.
Пахло ядреным табаком и дешевыми духами, гнилой картошкой и жареными рябчиками, выхлопными газами автомобилей и конским навозом.
– Натуральный Вавилон! – хохотнул сиплый Евграф, приметив, что творится с пленником. Помолчав, не сдержался, выказал интерес: – Это про тебя, что ли, писали – «Гость из преисподней»?
– Про меня.
– Взаправду восемь лет в подвалах просидел или брешут?
– Не брешут. Так и было.
– Что ж у буржуев не остался? Они б тебя по циркам показывали, денег бы загреб, зажил припеваючи…
– Не до цирков там сейчас, они сами после войны еле концы с концами сводят. Да и домой захотелось…
ebooksa