– Ишь ты! – Сиплый состроил вполне добродушную мину, полез в карман за кисетом. – Поди, все здесь чудны́м кажется, да? Питер уж не тот, что при империализме…
Не такие они и злые, эти крепыши в кожанках, подумал Вадим. Работа их озлобляет, заставляет с револьверами на ближних кидаться, а так – мужики мужиками, можно у них и сочувствие вызвать, и за жизнь потрепаться.
Начал с безобидного – в струю к тому, о чем рассуждал сиплый:
– Город мне сложно оценить, я же почти ничего не помню. Так, мутные образы всплывают… А вот почему у вас женщины такие?
– Какие?
– На мужчин похожи. Некрасиво же…
Тут все трое агентов в голос заржали – будто он несусветную чушь сморозил.
– Хо-хо! – прогудел Евграф и смачно высморкался в облепленную махрой тряпицу. – Ну ты и пельмень! У нас же эта… как ее, сатану… мансипация, во! Бабы в мешки рядятся, буфера бинтами перетягивают, только б за нашего брата сойти.
– А смысл?
– Равноправие им, видишь ли, подавай. Смысл… Да кто их ведает! Шилохвостки они и есть шилохвостки…
Переждав, пока подуляжется дружный гогот, Вадим ввернул то, ради чего затеял расспросы:
– Куда мы едем? Вроде как вокзал впереди… Меня что, депортируют из страны?
Кожаные посуровели. Евграф задымил вонючим самосадом, пропыхтел нехотя:
– Не полагается тебе знать… – Но все ж ответил, глянув искоса на соратников: – В Москву поедешь. Начальник тамошнего ГПУ товарищ Медведь тебя затребовал.
Внешность бывшего техника-строителя, а ныне главного стража столичного правопорядка Филиппа Демьяновича Медведя ничуть не соответствовала его фамилии. Сухопарый, с острыми чертами лица, бородкой клинышком и обширными залысинами, он производил впечатление самое мирное. Биография у него складывалась тоже не ахти какая героическая: до революции трудился себе в мастерских, а после Октября кочевал по разным коллегиям ЧК – от Тулы до Петрограда. Не чурался никакой должности, вплоть до самых неприглядных: заведовал концентрационными лагерями, руководил Отделом принудительных работ. За старание был поощряем и в конце концов вознесся по карьерной лестнице наверх, попав в начальники Московского губотдела ГПУ.
Товарищ Медведь фортуну не хулил, служебным ростом был доволен, надеясь, однако, что и нынешняя ступенька не окажется последней. Привыкший к переменам, он не любил засиживаться подолгу на одном месте, совершал телодвижения – чем динамичнее, тем лучше, – чтобы вышестоящие не забывали деятельного труженика и вовремя переставляли его, как шахматную пешку, с клетки на клетку – туда, вперед, к восьмой горизонтали. Ан нет, к восьмой стремятся белые, а мы – работяги-чернотропы, мы идем с противоположной стороны, от последних к первым. В ферзи Медведь не рвался, его устроила бы и роль ладьи. Тяжелая фигура, мощная, движется, как танк, сметает любые преграды.
Подобного рода аналогии ласкали воображение еще и потому, что слыл Филипп Демьянович недурным игроком – баловался шахматишками, выиграл парочку турниров среди любителей. Иногда в свободную минуту разыгрывал партийку сам с собой или решал какой-нибудь заковыристый этюд. Доска с «позицией дня» стояла у него на краю письменного стола. Опять же и психологический нюанс для допрашиваемых – пусть знают, что имеют дело с человеком мудрым, умеющим комбинировать и рассчитывать наперед.
Сейчас перед ним сидел как раз такой заключенный, к которому требовался особый подход.
– «Вадим Арсеньев», – прочел Филипп Демьянович с обложки досье, как будто впервые знакомился с делом (оно, конечно, было уже внимательнейшим образом изучено). Выверенным движением раскрыл папку и вынул из нее номер краковского «Иллюстрированного курьера», развернул на статье с портретом волосатого страшилища, иронически сличил. – М-да, неузнаваемы…
– Что поделаешь, пришлось постричься и побриться, – отозвался заключенный. – Понимаю, что так колоритнее, но нельзя же было появиться в приличном обществе огородным пугалом.
ebooksa