Вадим иногда присоединялся к нему, пил старку, жевал поросячью ногу, слушал в исполнении размалеванных певичек «Бублички» и «Лимончики», но не чувствовал себя в этом гнезде великорусского разгула так же уютно, как Макар, то и дело щипавший официанток пониже поясницы, с оглушительным треском хлопавший в ладоши и басивший во всю мощь своих богатырских легких:
– В жопу «Лимончики», «Марсельезу» вжарьте!
Еще одним его пристрастием был кинематограф. У Чубатюка действовало выверенное расписание: по будням он ходил в «Гранд-плезир» и «Великан», а по праздникам – исключительно в «Художественный» на Арбатской площади. Этот старейший в столице кинотеатр сам по себе считался произведением искусства: фасад в стиле античной классики, мраморные колонны, ажурные люстры в фойе, зрительный зал, оборудованный на манер театрального – с партером, балконами и ложами. Смотрел Макар все подряд: американского «Всадника без головы», французское «Эльдорадо», турецкую «Огненную рубашку», отечественных «Красных дьяволят». Смеялся над Чарли Чаплином в «Малыше», покрывался испариной при виде Макса Шрека в фильме ужасов «Носферату» и облизывался, глядя на Мэри Пикфорд в «Двух претендентах».
Кинематографические походы пришлись Вадиму по душе, он охотно сопровождал Макара, но по прошествии полутора недель утомился. Наскучило мелькание бессловесных теней под пошловатые наигрыши тапера. Да и не обогащало это ни душу, ни ум. Наивные мелодрамки, тупые комедии, бессмысленные боевики… Вадим горел желанием узнать побольше не о выдуманной, а о реальной жизни, поэтому все чаще стал отказываться от Макаровых приглашений и просиживал вечера в библиотеках, листал подшивки газет и журналов, обогащался актуальными сведениями и постепенно приноравливался к существованию в обновленной России.
Так продолжалось до конца сентября, но однажды, после окончания рабочего дня, который Вадим провел за сортировкой старых бумаг, скопившихся в сейфах, Барченко сделал таинственное лицо и вполголоса промолвил:
– Попрошу вас, Вадим Сергеевич, сегодня задержаться. Хочу вам кое-что показать.
Заинтригованный Вадим последовал за ним в компактный зальчик, расположенный, как и другие кабинеты особой группы, не в гэпэушном комплексе на Лубянке, а в здании Главнауки. Александр Васильевич хоть и состоял в чекистском ведомстве, но использовал любую возможность подчеркнуть, что он – не филер со шпалером, а вольный мыслитель. Оттого и перебрался поближе к ученым мужам. Здесь ему было удобнее во всех отношениях: не роились перед глазами кожаные, волокшие арестантов со скрученными руками, почти не слышалось матюгов, зато в его распоряжении находились справочные фонды, лаборатории и демонстрационная с киноустановкой.
– Вы тоже увлекаетесь синема? – спросил Вадим, войдя в зал с рядами жестких стульев и белым полотном на стене.
– Увлекаюсь, – не счел нужным отрицать Барченко, – однако мой интерес сугубо практический. И фильмы я смотрю не того дрянного сорта, на какие таскает вас наш милейший Макар Пантелеевич…
– А какие же?
– Документальные. В моем собрании много диковинок. Одну из них мы с вами сейчас и поглядим.
С этими словами Александр Васильевич дал отмашку киномеханику, тот погасил лампы в зальчике, застрекотал аппарат, и на белом полотне появилось нечеткое изображение. На фоне заснеженных сопок темнела подо льдом гладь какого-то озера. Солнце отсутствовало, вся картинка была окрашена в тяжелые сумеречные тона, какие бывают в пасмурный зимний день.
– Это Север, – прокомментировал Барченко, севший рядом с Вадимом в первом ряду. – Кольский полуостров. Съемка сделана три года назад, в ходе экспедиции профессора Ферсмана.
– Я читал о ней на днях в геологическом журнале. Пишут, что Ферсман нашел в тундрах залежи полезных ископаемых.
– Sic. Но имеется один аспект, который не стали предавать огласке. Он никем пока не объяснен, и есть основания полагать, что это как раз по нашему ведомству… Смотрите!
В кадре возник мужчина в толстом кожухе и меховой шапке. Он шагал по берегу озера, проваливаясь до бедер в рыхлый снег. Оборачиваясь, перебрасывался фразами с оператором, но Вадим и Барченко слышали только тарахтение киноустановки.
– Снимает старший архивист Минералогического музея Академии наук Болдырев, – продолжил пояснения Александр Васильевич, – его Ферсман взял с собой в ту поездку. А видим мы еще одного участника экспедиции – техника Паршина. Они вышли к берегу Сейд-озера, есть такое в центре полуострова… Будьте внимательны, сейчас начнется!
Камера, покачиваясь, двигалась вдоль береговой кромки, следом за мужчиной в кожухе. Тот шел неторопливо, пока не увидел черные точки неподалеку от озера, ближе к сопкам. Он свернул, промял ногами тропу, остановился. Камера следовала за ним, но он, обернувшись, тормознул оператора взмахом руки. Жест, понятный без слов – снежные наносы были настолько глубоки, что техник Паршин провалился почти по грудь. Оператор снимал издали, но навел фокус так, что стали видны черные валуны, выглядывавшие из-под сугробов. К ним и подошел техник. Рукой в рукавице счистил с передней грани ближайшего валуна слой пушистых снежинок и открыл взорам зрителей прорисованные чем-то петроглифы. К сожалению, разобрать их с экрана не представлялось возможным – качество съемки оставляло желать лучшего.
Последовал короткий спор между Паршиным и Болдыревым, имевший неожиданную развязку. Паршина словно бы дернуло током, он отшатнулся от валуна, его облупленные морозом губы искривились в людоедской гримасе, и он, переваливаясь, пошел прямо на камеру. Болдырев начал отступать, камеру повело, изображение Паршина съехало вбок.
– Что происходит? – спросил Вадим, которого внезапно обезумевший человек из любительского ролика поразил куда сильнее, чем профессиональный кривляка Шрек.
ebooksa