Аристидис всегда высказывался односложно. Может, не слишком хорошо владел русским языком, а может, подобно древнегреческим стоикам, приучил себя к лапидарности.
Вадим соскочил с полки и в два приема натянул на плечи бушлат. Аристидис не отличался склонностью к шуткам, поэтому его речи следовало воспринимать с вниманием.
Одевшись, не устоял перед соблазном и слегка отогнул край шинели, висевшей напротив. Адель мирно посапывала, положив под голову руку и закутавшись в свой тулупчик. Умилительная картина, так бы и любовался…
– Быстрее! – напомнил Аристидис.
Вышли из вагона в стынь и кромешность, разбавленную только мерцанием крохотных звезд.
– Там! – Аристидис потянул к локомотиву.
Вадим шел уверенно, темнота была ему нипочем. Под подошвами колко поскрипывало, этих звуков хватало, чтобы представлять себе контуры окружающего мира. Вот слева громады вагонов, справа каланчами высятся деревья, а впереди… Что это там? Куль, сползший с насыпи? Откуда ему тут взяться… Вадим опередил Аристидиса, которому приходилось двигаться ощупью, и через два-три шага понял: не куль это лежит, а скрюченный человек.
– Вышел. Сменить. Увидел, – в трех словах обрисовал ситуацию греческий индус.
Вадим встал на колени подле лежащего, приподнял ему голову. Легко было и без медицинских знаний установить, что жизнь покинула Яакко. Способ, каким совершилось злодейство, тоже определялся без труда: под мшистым подбородком камчадала обозначилась косая прорезь, из которой извилисто сочилась кровь. Судя по тому, что рана еще не запеклась, кровопролитие произошло сравнительно недавно.
– Нож, – задышал над теменем Аристидис. – Умело.
Тоже мне мистер Очевидность! Вадим с недоверием обернулся.
– Как вы р-рану-то р-разглядели? Вы же не такой филин, как я…
Тут Аристидис обошелся и вовсе без слов – чиркнул вынутой из коробка спичкой, поднес трепещущий огонек к закаменелому фронтону хилера. Поразительно: лишенный жизни Яакко глядел перед собой ясно и светло, а на губах играла добрая улыбка, будто перед насильственной кончиной явилось ему что-то чудесное. Вадим на войне, обрывочно восстановившейся в памяти, видел немало мертвецов, но ни один из них, покидая бренный мир, не выглядел таким ублаготворенным.
Орудия убийства поблизости не оказалось, зато на зипуне Яакко виднелись медно-бурые полосы, из коих следовало, что преступник, перерезав жертве глотку, вытер нож и скрылся.
Вадим встал, оглядел примолкший лес. Не уловил ничего, кроме отдаленных звериных повизгиваний, шелеста крыл и сторожкой поступи хищников. Если убийца сейчас там, в зарослях, то затаился, пережидает. Устроить бы облаву, да какими силами? В незнакомой местности немногочисленный отряд едва ли кого сыщет.
– Барченко. Сообщить, – рассудил Аристидис, обуреваемый теми же думами.
Александр Васильевич спал в своем дорожном кабинетике. В спертом воздухе витал запах горячего стеарина – видно, начальник экспедиции работал допоздна и задул свечу совсем недавно.
Вадим приоткрыл незапертую дверь, и Барченко рывком сел, словно и не был секунду назад скован сном.
– Что? – спросил на вдохе.
Вадим со всей возможной краткостью, в стиле Аристидиса, рассказал об убиенном Яакко. Закруглил так: