Зов Полярной звезды

22
18
20
22
24
26
28
30

– Прочесывать лес считаю занятием бесперспективным. Вот поутру, когда р-расветет…

– Поутру душегубца и след простынет, – возразил Барченко.

Он зажег свечу – низенький столбик-огарок, криво стоящий на столешнице. Надел очки, в их стеклышках блеснул багрянец.

– Кто еще про сие злосчастие ведает?

– Никто, – вывинтился из-за спины Вадима Аристидис.

– А где второй часовой обретается?

Вадим про себя выбранился нехорошими словами. Поглощенные размышлениями о смерти Яакко, они совсем позабыли про второго караульного – паренька с неказистой фамилией. А ведь он стоял на улице, пусть и далековато от Яакко. Мог что-нибудь видеть или слышать.

Барченко пригнулся над часами-луковицей, что лежали возле свечи. Стрелки показывали пять минут третьего.

– Покличьте его. Если живой…

Вадим и Аристидис ссыпались с вагонной подножки, пробежали, топоча, в конец состава и уткнулись в траченный молью и пропахший прогорклым маслом полушубок Прохора Подберезкина. Отрядный кашевар стоял, чуть сгорбясь, у последнего вагона и загораживал собой бившегося на земле красноармейца.

– Тоже! – обреченно проговорил Аристидис.

Подберезкин оборотился назад, глянул, как ошпарил.

– И вы тут… вашу в дышло?

Непей-Пиво с хлюпаньем катался по насыпи, вздрыгивал ногами, как марионетка, а из шеи у него выталкивалась густая жижа.

– Тот же почерк… – Вадим взял Подберезкина за ворот полушубка, притянул к себе. – Давно ты здесь?

– Только пришел, твою в… Сменить его хотел, а он… Да пусти ты!

Прохор ударил Вадима по тыльной стороне руки.

– М-мамочки! – захлебываясь, проныл Непей-Пиво.

– Врача! – Аристидис двинулся назад, но замер в нерешительности, вспомнив, что врач лежит зарезанный.

Дробно застучали подбитые железом сапожки, и к раненому подбежала Адель – расхристанная, без шапки, в расстегнутом тулупе. Вадим удивился.