Пить Никите хотелось, но было страшно. Если мерзкую субстанцию на руках он еще мог стерпеть, то, окажись она у него во рту, его точно стошнит. Однако кружка ничем не пахла, и он осторожно попробовал содержимое. Внутри оказалась обыкновенная вода.
— Хорошо, — похвалила Шарисса, когда он допил до дна. — Надо силы. Ты долго спать.
— Долго? Сколько? — уточнил Никита. По его ощущениям, он был без сознания не так уж и много времени.
— Не знать точно. Два дня. Три. Здесь нет время.
Это была не очень хорошая новость. Раз прошло минимум два дня, значит, его похищение давно обнаружили, но самого Никиту до сих пор не нашли. И времени у него остается все меньше и меньше. Знать бы точно сколько. Когда Павел решит провести ритуал, все ли у него готово?
Увидев между деревьями ухмыляющееся лицо Павла Шевелева, Никита сразу все понял, но было уже поздно. Как он мог так ошибиться? Впрочем, у них ведь не было улик, только его догадки, а откуда ему было знать? В первый свой визит к Шевелеву-старшему он поздоровался за руку с Павлом, тогда и запомнил его ментальный запах, чтобы затем узнать во сне Яны. А подумал на Савелия Павловича.
Где-то далеко грохнуло что-то тяжелое, и он мгновенно напрягся, прислушиваясь. Шарисса не прислушивалась, она знала этот звук. Толкнула его обратно на пол, шепотом велела: «Спать!» — и быстро вернулась на матрас. Никита послушно завел руки за спину, чтобы не было видно, что они уже свободны, и закрыл глаза. Еще не зная зачем, но не сопротивляясь более опытной коллеге по несчастью.
Снова что-то грохнуло, но уже ближе, и Никита понял, что это звук ударившей в стену двери. Приблизились характерные тяжелые шаги, а затем вошедший — Никита чуть приоткрыл глаза и узнал Павла — пнул его ботинком по ногам.
— Еще не очухался? — недовольно произнес Павел, затем обратился к Шариссе по-французски.
О чем они говорили, Никита не понимал, но голос Шевелева-младшего звучал крайне недовольно. Павел ходил по тесной комнате, гремел чем-то на столе, а затем безо всякого предупреждения на голову Никите обрушился водопад ледяной воды. Кремнев пропустил момент, когда Павел подошел ближе, и от неожиданности дернулся. Дальше делать вид, что спит, было уже невозможно. Никита открыл глаза и сел, стараясь сделать так, чтобы руки оставались за спиной.
— Какого черта? — выдохнул он, глядя на Павла. — Что происходит?
Тот не удостоил его ответом, а ответа Никите хотелось бы. Он примерно представлял, зачем Павел все это устроил, и уже не сомневался в том, что нашел правильный ритуал, но услышать подтверждение из первых уст было бы неплохо.
— Что именно тебя интересует? — наконец насмешливо спросил Павел, глядя на него сверху вниз, а Никита прикидывал, в какой момент лучше напасть. И понимал, что этот момент сейчас не наступит. У него все еще покалывали руки, ноги плохо слушались из-за двухдневного небытия. А Павел выглядел вовсе не таким несчастным инвалидом, каким показался в их первую встречу.
— Зачем тебе это? Ты хочешь вылечиться?
— Вылечиться? — презрительно хмыкнул Павел, только что на пол не сплюнул. — Да я и так гораздо менее болен, чем тебе кажется. Морда кривая осталась, только и всего. Я даже не хромаю почти, так, изображаю для всех, чтобы подозрений не вызывать.
— Тогда зачем?
Павел резво присел на корточки, чем убедил Никиту в своих словах: он далеко не глубокий инвалид.
— Чтобы доказать этому старому хрычу, что на мне рано ставить крест! Что я не такой убогий, как он думает! Что я умнее и хитрее него, а вовсе не бракованный товар.
Старый хрыч — это, поди, Савелий Павлович. Вот, значит, как. Вовсе не излечиться желает несчастный Павлик. Какая жестокая ирония: психотерапевт, помогающий чужим детям, не разглядел, что помощь нужна собственному сыну.
Павел резко выпрямился, снова взглянул на Никиту сверху вниз.