— Нет, но вдвоем мы можем больше.
Павел ничего не ответил, и Никита с ужасом понял, что Шевелев-младший не отступит. Не на него надо давить. Понял это и Савелий Павлович, потому что заговорил на французском, обращаясь к Шариссе. Никита многое отдал бы, чтобы понять, о чем они говорят. На лице колдуньи отразилось сомнение, зато Павел разозлился.
— Молчать! — велел он. — Молчи, или я убью тебя!
— Ты и так меня убьешь, — оборвал его Савелий Павлович. — Лучше бы ты…
— Лучше бы что? — перебил его Павел. — Лучше бы я умер тогда, да? Ты ведь думаешь так не только сейчас. Ты все эти четыре года так думал! Считаешь, я ничего не замечал? Позор семьи, из-за какой-то бабы шагнул с крыши! Но знаешь что? Дело было не только в Тане. Дело было в первую очередь в тебе. Ты никогда не воспринимал меня всерьез, никогда не интересовался моими делами. Они, — Павел кивнул в сторону Никиты, — всегда были тебе важнее, чем родные дети. Потому что они обладали
— Неправда!
— Правда! Ты нас стыдился! Не воспитывал и не интересовался нашими делами. Может быть, если бы ты меня слушал, то понял бы, что со мной происходит, и предотвратил мою попытку суицида. Если бы я знал, что найду у тебя поддержку, я пришел бы к тебе со своими проблемами. Но зачем тебе были мои проблемы? Кто я был для тебя? Маленький человечишка, без особых талантов. Зато вот они!.. — Павел шагнул в круг и наклонился над отцом. — Знаешь, я даже рад, что один из них сослужит мне службу. Когда увидел его и подслушал ваш разговор, сразу решил, что использую его. У меня наконец будет
Из темноты вышел Макаров, неся в руках большой белый контейнер. Без лишних напоминаний Шарисса забрала его, поставила на пол и открыла. Никита не сразу понял, что именно она вытащила оттуда, а когда понял, не удержался от судорожного вздоха. Внутри контейнера лежали четыре сердца. Издала какой-то звук Яна, и по ее лицу пробежала тень испуга. Шарисса разложила сердца на полу друг напротив друга в четырех точках. В пятой стояла Яна, осталось свободным лишь одно место напротив нее — для Никиты.
Не тратя слова на приказы, Павел молча толкнул Никиту к пустующему месту.
— Одна пара сердец, у которых не осталось тела, — довольно пробормотал он. — Вторая пара сердец, чьи тела еще существуют. И третья пара сердец, вынутых из живых тел, которые еще не остыли.
— Нет! — вырвалось у Яны.
Никита тоже почувствовал, как сердце, пока еще его сердце, пропустило удар. Он что, собирается забрать у них органы, не убивая предварительно?
— Да, моя девочка, — рассмеялся Павел. — Но я буду милосерден. — Он поднял с пола большую кружку, в которой плескалась какая-то жидкость, шагнул ближе к Яне. — Пей. И ты ничего не почувствуешь, обещаю.
Поднес чашу к губам Яны, но та отвернулась.
— Пей, глупая! — раздраженно повторил Павел. — Или ты хочешь чувствовать, как из твоего прекрасного тела вырезают сердце?
По щекам Яны потекли слезы, и она вопросительно посмотрела на Никиту. Тот не знал, что ей ответить. Очевидно, что спасения ждать неоткуда и лучше ей будет ничего не чувствовать. Но если она выпьет и потеряет сознание, уже точно не сможет оказать сопротивление. Впрочем, какое еще сопротивление, когда ни она, ни он не могут пошевелить и пальцем?!
Павел не стал дожидаться ее решения, схватил за затылок, прислонил чашу к губам. По подбородку Яны потекла жидкость, попадая и в рот, и она вынуждена была глотнуть. Почти сразу после этого тело ее обмякло и она упала Павлу на руки. Тот аккуратно, будто драгоценную ношу, опустил ее на пол, выпрямился и подошел к Никите. Ему чашу подавал уже не с таким трепетом. Никита сосредоточил все остатки сил в одной руке и взмахнул ею, выбивая чашу из рук Павла. Та подлетела вверх, сделала дугу в воздухе, разбрызгивая жидкость, и упала на пол.
— Что ж, твое право, — зло фыркнул Павел.
Савелий Павлович продолжал что-то говорить и по-русски сыну, и по-французски Шариссе, но Никита уже не слушал. Он ничего не пил, но ему казалось, что его сознание тоже перешло на какой-то другой уровень. Он будто наблюдал за всем со стороны, не чувствуя больше страха. Никита узнал это состояние: именно его ощущал он во сне Яны. И сейчас не мог в полной мере понять, к лучшему это или нет.
Павел вытащил из-за пояса большой нож, заточенный с двух сторон наподобие кинжала, поочередно подошел к каждому из лежащих на полу сердец, с размаху вонзая нож в плоть по самую рукоятку. Будь Никита в нормальном сознании, его, наверное, замутило бы, но сейчас он смотрел на это равнодушно.