Призрак Оперы

Ему хотелось наказать себя, биться головой о стены! Еще бы, так верить в невинность, в чистоту! Пытаться, пусть недолго, все объяснить наивным простодушием, непорочным чистосердечием! «Гений музыки»! Теперь он его знает! Видит! Это наверняка какой-нибудь гнусный тенор, красавчик, который поет, сложив губы сердечком! Рауль казался себе смешным и бесконечно несчастным! «Ах, этот жалкий, ничтожный, никудышный и глупый молодой человек – виконт де Шаньи! – в ярости думал Рауль. – А она – какое дерзкое и дьявольски хитрое создание!»

Тем не менее быстрое движение по улицам пошло ему на пользу, остудив немного его воспаленную голову. Войдя к себе в комнату, он уже мечтал только об одном: броситься на кровать и попытаться заглушить свои рыдания. Но там ждал его брат, и Рауль, словно ребенок, упал в его объятия. Граф по-отцовски утешил его, не требуя никаких объяснений, впрочем, Рауль и не решился бы поведать ему историю о «гении музыки». Есть вещи, которыми нельзя похвалиться, но бывают и такие, сочувствие к которым слишком унизительно.

Граф повез брата ужинать в кабаре. Рауль, весь во власти навалившегося на него безысходного отчаяния, возможно, и отклонил бы в тот вечер любое приглашение, если бы граф, желая заставить его решиться, не поведал ему, что накануне вечером в аллее Булонского леса даму, владеющую всеми его помыслами, встретили в галантной компании. Сначала виконт вовсе не желал этому верить, однако ему сообщили такие точные детали, что он уже не возражал. В конце-то концов, это было банальнейшее любовное приключение, не так ли? Ее видели в двухместной карете, стекло которой было опущено. Она, казалось, глубоко вдыхала холодный ночной воздух. Луна сияла ослепительно. Ее, конечно, узнали. Что же касается ее спутника, то в полумраке можно было различить лишь смутный силуэт. Экипаж ехал шагом по пустынной аллее за трибунами Лоншанского ипподрома.

Рауль в исступлении оделся и, дабы забыть свою печаль, приготовился, как говорится, окунуться в «водоворот наслаждений». Увы! Он был унылым сотрапезником и, покинув графа довольно рано, очутился около десяти часов вечера в клубном экипаже за трибунами Лоншана.

Было страшно холодно. Пустынная дорога ярко освещалась луной. Он приказал кучеру терпеливо ждать его на углу прилегающей аллейки и, спрятавшись по возможности, стал прохаживаться взад-вперед.

С полчаса он предавался этому полезному упражнению и наконец увидел экипаж, прибывший из Парижа, который, свернув на углу, преспокойно направился в его сторону.

«Это она!» – сразу решил Рауль. И сердце его глухо застучало в груди, как в тот вечер, когда он услышал за дверью гримерной мужской голос… Боже мой! Как он ее любил!

А экипаж тем временем приближался. Рауль не шелохнулся. Ждал!.. Если это она, то он твердо решил броситься наперерез лошадям!.. Во что бы то ни стало он желал объясниться с Ангелом музыки!..

Еще несколько шагов, и двухместная карета поравняется с ним. Он нисколько не сомневался, что это она… В самом деле, женщина склонила голову в окошко дверцы.

И вдруг луна высветила ее бледным ореолом.

– Кристина!

Священное имя его любимой слетело с губ Рауля, вырвалось из глубины сердца. Он не мог удержать его!.. И тут же кинулся вдогонку, надеясь поймать, ибо имя это, брошенное в ночь, послужило сигналом к яростному рывку экипажа, который промчался мимо, так что у виконта не было времени привести в исполнение свой план. Стекло дверцы закрылось. Лицо молодой женщины исчезло. И карета, за которой бежал Рауль, превратилась вскоре в черную точку на белой дороге.

– Кристина!.. – снова позвал он.

Никакого ответа.

Рауль остановился посреди безмолвия.

Бросив отчаянный взгляд на небо в звездах, он ударил кулаком в свою пылавшую огнем грудь; он любил и не был любим.

Хмуро смотрел молодой человек на эту унылую, холодную дорогу, на бледную, мертвую ночь. Но никакой холод, никакая смерть не могли сравниться с ледяной стужей его омертвевшего сердца: он полюбил ангела и теперь презирал женщину!

Как она посмеялась над тобой, Рауль, эта маленькая северная фея! К чему, к чему эта свежесть щек и робкое выражение лица, всегда готового залиться краской стыдливости, неужели для того, чтобы в полном безмолвии прокатиться в шикарной карете в обществе таинственного любовника? Неужели можно безнаказанно преступать священные границы, преграждающие дорогу лицемерию и лжи?.. И разве можно хранить детскую чистоту глаз с душою куртизанки?

…Она умчалась, не ответив на его зов…

И верно: зачем он встал на ее пути?