Призрак Оперы

22
18
20
22
24
26
28
30

Боже мой! Кто бы мог подумать?.. Она преспокойно пела: «И сердца голос тайный мне тихо о чем-то говорит!» Пела, как всегда, без усилий, с такою же точно легкостью, с какою вы, например, говорите «Добрый день, сударыня, как вы себя чувствуете?»

Не стоит отрицать, что существуют самонадеянные певицы, которые не умеют рассчитывать силы и в своей гордыне слабым голосом, отпущенным им небесами, желают достичь исключительного эффекта, беря ноты, недоступные им от рождения. Вот тогда-то небеса и посылают им в наказание жабу, певицы об этом не ведают, а жаба, притаившись во рту, заставляет их фальшивить – квак! Это всем известно. Но никто и мысли не мог допустить, что Карлотта, в голосе у которой было по меньшей мере две октавы, может сфальшивить.

Невозможно забыть ее звенящие фа и неслыханные стаккато в «Волшебной флейте». Все помнили «Дон Жуана», где ее Эльвира восторжествовала однажды, взяв си-бемоль, которое не могла взять ее подруга донна Анна. Тогда что же в самом деле означает это фальшивое «квак» в конце такого негромкого, спокойного, без всяких подвохов «тайного голоса, тихо о чем-то говорившего ее сердцу»?

Это было неестественно. Тут не обошлось без колдовства. Жаба наводила на мысль о том, что дело нечисто. Жалкая, несчастная, отчаявшаяся, убитая горем Карлотта!..

В зале нарастал шум. Случись такая история с кем-нибудь другим, его бы освистали! Но в отношении Карлотты, чей безупречный инструмент ни у кого не вызывал сомнений, никто не испытывал гнева, а только горестное изумление и страх. Такого рода ужас должны были бы испытать люди, доведись им присутствовать при катастрофе, оторвавшей руки Венере Милосской! Но они-то ведь смогли бы увидеть нанесенный удар и понять…

А тут? Какая-то непонятная жаба!..

Поэтому в течение нескольких секунд Карлотту мучил вопрос, действительно ли она слышала собственными ушами ноту, сорвавшуюся у нее с языка, – да и можно ли назвать нотой этот звук? Можно ли вообще назвать это звуком? Любой звук – это все-таки музыка, тогда как услышанный ею адский шум… Она хотела убедить себя, что ничего такого не было, просто произошел мимолетный обман слуха, не имеющий ничего общего с вероломным предательством голосового аппарата…

В растерянности она бросила взгляд вокруг, словно искала убежища, покровительства или, скорее, невольного подтверждения невиновности своего голоса. Судорожным движением она поднесла пальцы к горлу в знак протеста и в поисках защиты! Нет! Нет! Эта фальшь, это кваканье не имеют к ней отношения! Казалось, и Карол Фонта был того же мнения; он глядел на нее с комичным выражением огромного, прямо-таки детского изумления. Ибо, в конце-то концов, он ведь находился рядом с ней. Не покидал ее ни на минуту. Уж он-то, наверное, мог бы сказать, как такая вещь случилась! И что же, оказывается, нет, не мог! Его глаза глупейшим образом были прикованы к губам Карлотты подобно тому, как глаза малышей неотрывно следят за неистощимой шляпой иллюзиониста. Как такой маленький ротик мог вместить столь тяжеловесное кваканье?

И все это: жаба, кваканье, смятение, панический ропот в зале, замешательство на сцене и за кулисами – кое у кого из статистов появился испуг на лице – все, что я так подробно описываю вам, длилось не больше нескольких секунд.

Зато каких ужасных секунд, показавшихся бесконечными двум директорам, находившимся наверху, в ложе номер пять. Моншармен и Ришар страшно побледнели. Этот неслыханный и необъяснимый случай вселил в них неясную тревогу, тем более что в последние минуты они находились под непосредственным воздействием Призрака.

Они ощущали его дыхание. Остатки волос Моншармена встали дыбом. А Ришар отер платком выступивший на лбу пот. Да, Призрак был здесь, где-то вокруг, они не видели, но зато чувствовали его!.. Слышали его дыхание… и так близко, совсем рядом!.. Всегда знаешь, если рядом кто-то есть. Так вот, теперь они знали!.. Они не сомневались, что в ложе их трое, и содрогались от этого… Им хотелось бежать, но они не смели… Не смели сделать малейшего движения или обмолвиться словом, которое дало бы понять Призраку, что они знают, что он здесь!.. Чего же ждать? Что должно случиться?

И случилось «квак»! И сразу, перекрывая все шумы в зале, послышалось двойное директорское восклицание ужаса. На них обрушился гнев Призрака. Высунувшись из ложи, они смотрели на Карлотту, словно не узнавая ее. Своим фальшивым кваканьем эта дочь преисподней подала, видимо, сигнал, и вот сейчас произойдет катастрофа. Ах, они ожидали эту катастрофу! Призрак обещал им ее! Зал был проклят! Их сдвоенная директорская грудь уже задыхалась под тяжким бременем нависшей беды.

Послышался сдавленный голос Ришара, кричавшего Карлотте:

– Ну что же вы! Продолжайте!

Нет! Продолжать Карлотта не могла… И отважно, геройски вновь начала роковой стих, в конце которого и появилась жаба.

Пугающая тишина приходит на смену любым волнениям. И вот голос Карлотты вновь наполнил звуковой сосуд:

Тишина…

Зал замер…

И сердца голос тайный (квак!)(квак!) Мне тихо о чем-то… (квак!)

Жаба опять взялась за свое.

В зале поднялся невероятный шум. Упав на сиденья, директора не решаются даже оглянуться – у них нет сил. Призрак смеется им в затылок! И наконец правым ухом они явственно слышат его голос, невозможный голос, голос без губ, и голос этот произносит: