Глава XV
Странное поведение английской булавки
На подмостках – невообразимая сутолока. Артисты, машинисты сцены, танцовщицы, статистки, фигуранты, хористки, абонированные зрители – все спрашивают, кричат, толкают друг друга. «Что с ней сталось?» – «Ее похитили!» – «Это виконт де Шаньи увез ее?» – «Нет, граф!» – «А вот и Карлотта! Это она сделала?» – «Нет, Призрак!»
А кое-кто смеялся, в особенности после того, как в результате тщательнейшей проверки люков и пола была отвергнута возможность несчастного случая.
Средь всей этой шумной толпы выделялась группа из трех лиц, они беседовали тихонько, лишь жестами выражая отчаяние. Хормейстер Габриель, администратор Мерсье и секретарь Реми уединились в углу тамбура, соединяющего сцену с широким коридором танцевального фойе. Там, за огромными аксессуарами, они и выясняют отношения.
– Я стучал! Они не ответили! Возможно, их уже нет в кабинете. Во всяком случае, узнать этого нельзя, они унесли ключи.
Так говорит секретарь Реми, и нет сомнений, что слова его относятся к господам директорам. Во время последнего антракта те отдали распоряжение не беспокоить их ни под каким предлогом. «Нас ни для кого нет».
– Тем не менее, – восклицает Габриель, – не каждый же день похищают певицу прямо со сцены!..
– Вы крикнули им это? – спрашивает Мерсье.
– Пойду туда опять, – говорит Реми и бегом бросается прочь.
Тут подоспел управляющий.
– Ну что, господин Мерсье, вы идете? Что вы здесь оба делаете? Вы нужны там, господин администратор.
– Я не хочу ничего делать и ничего знать до прибытия комиссара, – заявляет Мерсье. – Я послал за Мифруа. Когда он приедет, вот тогда и посмотрим.
– А я вам говорю, что надо немедленно спуститься в органный регистр.
– Только после того, как придет комиссар…
– Лично я уже спускался в органный регистр.
– Вот как! И что же вы там увидели?
– Ничего, а главное – никого! Понимаете, никого!
– Я ничего не могу поделать!
– Разумеется, – продолжает управляющий, в ярости запуская руки в копну непокорных волос. – Разумеется! Но если бы кто-то находился в органном регистре, этот кто-то, возможно, объяснил бы нам, почему на сцене стало вдруг темно. А Моклера нигде нет, понимаете?