Восхищение

Бабушка отсчитывала часы, дни, недели, месяцы. Ставила мысленные засечки в воображаемом календаре.

Родители зашли в старый лифт на седьмом этаже, нажали на кнопку, лифт вздрогнул, и у него внезапно провалился пол. Мама и папа разбились в шахте, шансов на спасение не было. Их вытаскивали несколько часов. Аня, приехавшая после университета, не подозревала, что произошло. Она заметила скорую, спасателей, кучку зевак, забивших крыльцо и пролет первого этажа, и только потом увидела – вдруг совершенно четко – папу, лежащего на носилках. Его лицо было закрыто белой тканью, но Аня узнала брюки, ботинки, руки, обручальное кольцо на безымянном пальце, шрам на запястье. Мелькнула мысль: «А где мама?», и следом вынесли маму.

Аня упала в обморок, потом смутно помнила, как кто-то смазывал ей виски чем-то холодным, а полностью пришла в сознание на кухне, сидящая за столом, перед кружкой чая. В кухне суетилась бабушка, тревожно что-то расспрашивающая, собирающая вещи, разыскивающая документы. Тогда она была еще полна сил. Тогда еще не пришло осознание, что двух близких людей больше нет на свете.

Сейчас бабушка была лишь серой тенью той. Дурная постаревшая копия.

– Я давно хотела тебе сказать… – Она запнулась. – Это тяжело. Но ты должна знать. Лучше сейчас, чем потом. Знаешь, я…

Бабушка как будто запнулась снова, не в силах подобрать нужных слов. Она смотрела на Аню немигающим взглядом, открыла и закрыла рот, шлепнула губами и вдруг начала заваливаться на бок.

– Ба!

Аня бросилась на помощь, подхватила за локоть, но не успела – бабушка глухо, с размаху, ударилась головой об пол. По телу побежали судороги. Пальцы вцепились Ане в плечо и сжали так сильно, что Аня взвизгнула от боли. Губы все еще шлепали друг о дружку, изо рта пошла густая серая слюна. Аня заметила, что изгибы локтей у бабушки густо усеяны синеватыми точками от уколов.

Схватилась за телефон, набрала скорую, закричала – нет, заорала! – в трубку адрес. Потом ухватила бабушку за талию, кое-как потащила из кухни в комнату, роняя стулья. Бабушкины ноги цеплялись за ковролин в коридоре, задрали его, поволокли за собой.

Положить на бок, не дать языку запасть, не дать захлебнуться, не дать… Что еще надо сделать?

– Не умирай! Не умирай, пожалуйста! Куда еще одна смерть… – Аня что-то делала, но совершенно не запомнила, что именно. Помнила только боль в плече и хрипы, стоны, покашливания, крики.

Затем она увидела врача, который сидел на краю кровати и протирал бабушкину худую руку ваткой на изгибе локтя. Медсестра сидела на стуле у компьютерного столика и смотрела в телефон.

– Жить будет, – сказал врач, обращаясь к Ане. – Выкарабкается.

Бабушка вроде бы спала. Пена вокруг рта высохла и превратилась в тонкую желтую корочку.

Когда врачи ушли, Аня заварила чай, вернулась в комнату и села возле кровати, держа бабушку за руку.

Если бабушка умрет, подумала она отстраненно, то не останется больше никого. Вообще.

В дверь позвонили. Аня вздрогнула, не сразу сообразив, что звонят ей, а потом еще и стучат, нетерпеливо. Точно, пятница. Так не вовремя.

На пороге стояли подруги по работе, пухленькая блондинка Ира и худенькая, аристократичная Тома. Обе с бутылками шампанского, веселые, хихикающие, в предвкушении.

– Машка уволилась! – сообщила Ира, – Змеюка эта, из бухгалтерии. Наконец-то! Гитлер в юбке!

Она шагнула было в коридор, но Аня преградила порог, хмуро покачала головой.