– Мерзавец, мерзавец…, – вновь прошептал на это Иван Федорович, но «Алеша» его как будто не услышал:
– Ты хорошо сказал на суде, что все хотят смерти отца своего, только… Тут чуть ты пересолил. Есть вещи, которые хоть и истина бесспорная, а все-таки не подлежат публичному разглоголанию… А и за что ж ты возненавидел отца своего – за его поросячество, за босоножек… Гм?.. За что ты так на бедную человеческую природу?.. Besoins naturels… Plaisir de chair38… Эх, друг ты мой, многое я бы мог тебе рассказать об этом плэзире… И чего только этот Бог на него так вооружился, даже заповедь дал – «не прелюбодействуй» – не приходило тебе в голову? Радость-то для человека совсем невинная, если без насилия. А я, правда тебе говорю, выступаю против насилия в этом вопросе, тут я настоящий либерал, не то что эта свинья твоя, Курсулов… Ты прости, что я так о твоем начальнике… Так вот, возвращаясь к вопросу – радость-то маленькая эта человеческая, и почти же ведь единственная. Единственно всем доступная – и бедным и богатым, и малым и старым, ежели не очень только… И Бог на нее ополчается. Да еще как ополчается!.. Вот – еще одно подтверждение, и подтверждение вернейшее моему предыдущему тезису. Не любит Бог людей, потому и запрещает им их маленькие человеческие радости. Ненавидит он человека в его благополучии и счастье, в его довольстве и этой невинной телесной радости. Это же еще единственная радость для всех слабых людей. Им недоступна радость сильных, их подвигов и взлетов. Но Бог презирает слабых. Ему подавай только сильных, которые вольны насиловать свою природу. Ему по духу и сердцу монахи-изуверы, потому что Он Сам изувер и изуверствует над человеческой природой, которую Сам же и создал. Вот уж противуречие так противуречие. А твой папенька гениальным образом и вывернулся из этого противоречия. У него и иконы в кивоте и плясовицы блудилищные. Как говорится, Богу богово, а человеку – человеческое. Душа к высших, а тело, как ему и полагается, в скотах и пребывает…
– Нравится тебе наш папенька, я вижу.
– Он наш, нашего духа… Имею в виду, моего с тобой. А ты вот зря его возненавидел. Только, кажется, не за эту клубничку ты так возненавидел отца своего, будучи той самой la chair de sa chair39… Правду ведь сказал Смердяков, среди всех сыновей достопочтимого Федора Павловича ты же действительно больше всех похож на него. Вот за что ты его возненавидел. Вот за это сходство ты его и возненавидел до смертоубийства самого. Потому и пошел служить жандармам, когда Христофорыч тебя прижал-с… Да, неупустильно, очень неупустительно… А потом – новое перевоплощение, сам переплюнул всех Христофорычей и Курсуловых… Как ты научился всех держать за струнки и дергать за веревочки! Все тут у тебя – и Лизка, и Стюлин, и Смуров… Да и Митя с Алешей в конечном счете… Красота, да и только!.. Митю только, как ты понял, не только ты за веревочку дергаешь. И с Катериной Ивановной ты чуть просчитался. Каково же однако твое знание женской психологии!.. Ты чуть меня не разочаровал. Знаешь, она же действительно могла убить тебя. Ведь она стреляла в тебя, не выдержав своего позора. А позор этот увидела в твоих глазах… Тут уж нельзя было не стрелять. Не надо было смотреть ей в глаза… Тут ты действительно просчитался, ибо по себе судил.
Иван Федорович вопросительно поднял измученные глаза на «Алешу». Но тот не сразу объяснил, что имел в виду…
– И у Катьки твоей револьверт… А, знаешь, скажу тебе по-приятельски, любим же мы, черти, все эти механические штучки. С ними так интересно химичить – нажать, не нажать, патрон подложить или выпасть. Все мертвое, все послушное… Вся эта механика – царство легко нарушаемой предопределенности. И играться с этим хочется снова и снова… (Тут «Алеша» как-то странно и продолжительно вздохнул.) А насчет Катерины Ивановны, повторюсь – твоя ошибка, что ты о ней по себе судил. А вы из разных материй… Знаешь, чего тебе не достает и никогда не будет доставать, несмотря на всю твою мнимую жажду смертострастия?.. Allons parler ouvertement…40 Тебе недостает их революционного огня… Да-да, не смотри на меня так. Нет в тебе этого жгучего огня Катерины Ивановны или Алеши… Или холода. Да – того же Смердяковского инфернального холода. Нетути, как не крути. А то бы давно уж убил бы, как они, и легко убил бы…
– Кого? – с каким-то невольным испугом спросил Иван.
«Алеша» усмехнулся:
– Да хоть того же Матуева, к примеру… А что?.. Взял бы – и убил. И себе бы помог – избавился от шантажиста – и революционерам, тому же Алексею Федоровичу. Ан нет – не сможешь. Потому что нет в тебе огня или холода для этого достаточного. И в этом вся загвоздка. Ты же знаешь, как у них там в писании: «Изблюю тебя из уст Своих, яко ты ни холоден, ни горяч…» А слог-то какой!.. «Изблюю…». Понимаешь, Его тошнит от таких, как ты… Это Христос ихний говорит. «Ихний» – это значит Катерин Иван, Алеш, Мить… И иже им подобных. Но не твой. Понимаешь, это и вправду их Христос, не наш с тобой. Ибо их Христос – это Христос крайностей, это Бог огня и холода, жгучего света и кромешной тьмы, и любит Он на самом деле только людей, принадлежащих этим крайностям. Потому что понимает, что за Ним никогда не пойдут простые люди, люди середины… А между тем как раз люди середины и составляют главную часть человечества, его так сказать тело, его живую плоть. Не было бы таких людей – и все бы рухнуло. Представь, если бы весь мир состояли из Катерин Иван и Алеш – катастрофа!.. И катастрофа полная. И полчаса бы мир не продержался. Поубивали бы и повзрывали бы друг друга!.. Ибо крайностями своими разорвали все «связующие нити» и скрепы – личные и государственные. Понимаешь, о чем я?.. А Христу ихнему – только такие и нравятся!.. Это разве справедливо?.. Нравятся какие-то выродки, полоумные отбросы можно сказать, человечества – эти экстремистские элементы его, этот постоянно бродящий сброд!..
«Алеша» явно стал входить в какое-то приподнятое состояние. Он едва даже совсем не поднялся со своей кровати, а лицо его то и дело растягивала какая-то полуэкстатическая улыбка.
– Друг мой, что я тебе скажу… Великую вещь скажу!.. И мы сойдемся с тобой и помиримся и уже кажется навсегда. Мы с тобой ведь братья… Братья по духу, ей-Богу тебе говорю, les gens d"un cercle.41 Мы не люди с тобой крайностей, мы люди золотой середины… О, эта just milieu!..42 Я, видишь, и себя уже человеком считаю, настолько я сжился с людьми нашего с тобой понимания. Никому еще этого не говорил, но тебе открою, так сказать, душу… Понимаешь, мне неуютно там, в своем мире, среди всех этих сущностей… Они все из крайностей. Как у вас – эти революционеры огненные и фанатики верующие… Или вторая крайность – уже нашенская, с этим инфернальным холодом и ненавистью инфернальной к вам, людям… Во всем этом большой неуют и беспокойство. Все войны, войны, войны… «И воевал архангел Михаил и сверг демонов с неба…» Ну и так далее. И все вокруг вас, людей. Все ненависть, ненависть, ненависть… Друг к другу и к людям… А к людям-то за что?.. Ведь большинство их ни в каких войнах принимать участие не хотят, они живут в свое удовольствие – и все, и ничего их больше не волнует… Вот!.. Вот – мое кредо!.. Вот – и я так хочу… Вот о чем я мечтаю… Помнишь, говорил тебе в прошлый раз, что мечтаю воплотиться в семипудовую купчиху?.. Это все от этого. Понимаешь, я сам по духу такой же!.. Я – такой же как ты… Мне тоже главное – это спокойная жизнь, жизнь в удовольствиях, достатке и спокойствии. Все то, что больше всего ценят люди середины, нашей с тобой золотой середины. Ибо для нас и есть такая жизнь – главная ценность, и мы никогда не будем посягать на эту ценность, как эти несчастные люди крайностей…
– Врешь, я – не то, что ты… Я посягал на себя… – прохрипел Иван Федорович, не поднимая головы.
– Ну вот, ты опять о старом… Tu as fait la même chanson.43 Это ты имеешь в виду, когда думал застрелиться после расстрела Алеши? Так не застрелился же…
– Я не успел… – уже как-то без особой уверенности повторил Иван.
– Tu me disais déjà cela…44 Ну ладно, открою тебе тайну, хоть у нас на это и строгие правила. Ты бы точно не застрелился. Я все к этому вел. Я же был твоим ангелом-хранителем, так сказать… Ну мало ли чем можно увлечься! И люди золотой середины могут увлекаться – даже смертострастием. Тем более с твоей впечатлительной артистической натурой. И мне просто было бы грехом не помочь тебе. А так застрелился бы ты – и что?.. Попал бы уже в руки к некоторым моим, гм…, так сказать, старшим товарищам. А они, знаешь ли, пострашнее твоих Христофорычей и Курсуловых… Не только с тобой, человеком, но и с нашим братом не церемонятся… Ты мне не дал дорассказать историйку про кающегося черта. Вот – сейчас к месту как раз будет. И все – в подтверждение, что современные люди стали хитрее бесов, то есть нас самих… Один мой коллега сумел добиться главной цели – получить душу человеческую. И не простую, а настоящего монаха. Они такой контракт заключили: монах говорит, мол, хорошо, я продам тебе душу, а взамен ты выполнишь всего одно мое желание… Ну смешно же!.. хотя ничего смешного!.. Как мой коллега попался в эту ловушку – досада одна на его неразумие. Полная дискредитация бесовского авторитета, всей нашей корпорации вышла… И что бы ты думал? Все как положено: контракт скрепили кровью, монах поклялся, да только не сказал заранее про свое желание. А когда мой неразумный коллега уже торжествовал, сказал ему: вот оно мое желание. Ты сейчас пойдешь со мною в храм к Распятию, и там будешь каяться перед Христом, повторяя: «Господи Иисусе Христи, помилуй мя грешного…» Причем, каяться будешь по-настоящему, а это значит, до смерти. Ибо мера грехов твоя велика – только смерть твоя может их искупить. Только когда ты умрешь, то я пойму, что ты покаялся по-настоящему… А бес этот, коллега мой, был в теле тоже монашеском. И по глупости решил – а была, не была, мол, пойду – не умру, разве бес может умереть?.. А настоящий монашек этот, хитрюга, говорит, а я все время буду держать наш договор с тобой – если не покаешься, то я порву его… Эх-эх-эх, по глупости пошел этот неразумный бес в храм. Ему, по дурости, наверно думалось, что легко сымитирует смерть… Или еще что – что может выдумать глупость его. Да… Хотя ему уже на полдороги стало худо… А к Распятию так уже вообще полз… Так монах заставил его поцеловать подножие и стал повторять молитву эту… Она у них Иисусовой называется… И что бы ты думал!.. Как бесу этому неразумному стало плохо!.. Он бедный уже как бился, пеной изошел – а монашек то не отпускает, повторять заставляет… Так замучил бедного черта, что тот и вправду заплакал – отпусти, мол, меня не могу больше… Нет, говорит, монах – контракт надо исполнять. Молись дальше – ты пока от боли мучишься и плачешь, надо чтобы ты о грехах своих плакал и к Богу обратился…
На этом «Алеша» как-то неожиданно остановился, словно потерял интерес к продолжению своего повествования и как-то странно сморщил брови. Как будто пораженный какой-то новой мыслью.
– Ну и чем закончилось? – спросил Иван Федорович.
– Я знаешь, что подумал… Как-то неожиданно открылось: ты, вот жизнь эту назвал как-то чистилищем, а для нас, чертей, иногда жизнь с вами тоже является таким чистилищем… Вот как для этого неразумного беса. Я ставлю себя на его место и мурашки просто… Тут не имитация, тут он такое мучение испытал, что даже себе страшно представить.
– Но все-таки… Чем?.. Что – неужели и впрямь покаялся?..
– Эх, друг мой, ты же умный человек, а говоришь такое… Ce n"est pas possible en principe.45 Умер, умер прям там… Вот так этот монах хитрющий оставил нашего брата с носом. После смерти, то бишь выхода из тела – какие договоры?.. Зато потом. Потом попал на расправу к нашим Христофорычам… Уф, даже рассказывать тебе не буду, что с ним делали, за глупость его и поклонение Христу… А сейчас – помнишь свой квадриллион квадриллионов?.. Вот он проходит его теперь. И кланяется на каждый шаг, падает даже… А это пострашнее, чем вам, привыкшим к хождению. А тут дух и принужден к хождению, да еше и закреплению, ибо повторяет «восстановительную формулу»…