Иван неожиданно усмехнулся, а потом добавил:
– Знаешь, у Константина Петровича была даже идея всех нас, троих братьев привлечь к подъему мощей… Тут, брат Алексей Федорович, великая идея была – мы, трое братьев, как символ России – все встречаемся и объединяемся у мощей. Я – как ее государственная сила, Дмитрий наш – как ее стихийная, народная сила, и ты… Догадайся кто… Да, ты – как ее революционная сила, которая у гроба святого смирилась и отложила свои убийственные планы… Впрочем, мы все должны были смириться и сойтись и объединиться по-братски и перековать мечи на орала… А ведь хорошо же было бы – а?.. Да только, как в песне поется, «видно, не судьба была…» Понял я уже на месте, кто ты и что ты, и что вы там удумали с царем учинить у нас в Скотопригоньевске, понял, что не суждено быть братским объятиям и смирению у мощей. А тут и меня самого уже как черт за душу укусил…
VI
черт укусил!.. Смертострастие…
– Да, Алешка, как черт укусил… По-другому и сказать трудно, как передать это ощущение укушенной и жаждущей смерти и смертельного отмщения души… О – я много об этом думал, чуть не свихнулся… Х-хе, хотя, может, еще впереди. Но мне надо чуть вернуться к одному удивительному обстоятельству, которое ты так и не понял… И которому я виной. Эх, Алешка-Алешка, ну как же так? Как же ты… Помнишь «Мысли для себя»? Они же стали твоей новой библией. Я бы даже сказал – новой революционной библией… И ты ничего не заметил… И даже то, что отец Зосима, якобы о тебе упоминает чуть не на каждой странице, не навело тебя ни на какие выводы… Да, ввел ты меня в грех, но я ведь же из чистых побуждений хотел… Тебя, наоборот, уберечь. Когда мне Ракитин сказал, что от отца Зосимы осталась какая-то пустая записная книжка (там были какие-то записи, но так – ничего особенного, одна бытовуха), мне и пришла в голову идея написать за него… Да – написать эти якобы «Мысли для себя». Мы тогда с Ракитиным (а тогда мы еще не разошлись по разным берегам одной речки) и разработали легенду, что, мол, он в ночь, когда описывал имущество отца Зосимы в его келье, и списал себе все его «мысли»… Так я их и написал… Алешка, я же из чистых побуждений!.. Я же хотел тебя предупредить… Чтобы эти опасения отца Зосимы о тебе – тебя же и спасли от всякого революционного дерьма, а ты в него наоборот еще сильнее вляпался. Как же так?.. Ты все воспринял с точностию наоборот. Все опасения и предупреждения отца Зосимы воспринял за пророчества: вот, мол, он заранее знал, что я стану революционером!.. Как же так? Сколько мучений мне доставила твоя поразительная слепота!.. Сколько раз я хотел открыть тебе глаза, да уже нельзя было. Уже не один ты был завязан на этих «мыслях», ты их и своим товарищам революционным размножил, уже нельзя было рушить миф этот идеологический… Я хотел одно время действовать через Ракитина, да он уже под меня сам стал рыть. Я думал, что он во время вашего «суда» расколется. Удивительно, что не раскололся… Удивительно. Да, впрочем, что удивительного – знал, чего стоил ваш кукольный театр, ваш кукольный суд с артистическими выходками Красоткина… Потому и не раскололся – думал, что еще пригодится эта тайна о «мыслях». Вот так-от вот… Вот так-от вот…
Иван на какое-то время замолчал, обхватив голову руками. Он видимо едва держался, покачивая головой в напряженных ладонях со скрюченными пальцами.
– Ну а по приезду сюда уже и началась эта игра со смертью… Знаешь, что я понял – и хорошо же понял – одну черту вашу революционную. Я назвал ее смертострастие, или, хочешь, – смертолюбие… Есть сластолюбие… Понимаешь, о чем я?.. Сластолюбие женское. Но тут другая материя – с этим даже не сравнимая по силе. Хотя, может, и сравнимая по силе, но не по продолжительности… Нет, даже не так… А то, что это смертолюбие поражает не всех, а только определенный тип людей, причем независимо от пола. Эти и становятся революционерами… Настоящими революционерами, теми, кто реально ставит на кон свою жизнь. Это действительно становится их страстью. Страсть к смерти. Тут тайна, тут сладость своя. И сладость жуткая и непреодолимая… Тот, кто вкусил ее, уже никогда от нее не откажется. Она может заменить и заменяет революционеру все другие его страсти, точнее, они начинают подчиняться ей… Разве это не видно по Катьке моей, по Муссяловичу, да и по тебе тоже?.. Видно же. Все революционные общественные мотивы – это все внешне. Это все прикрытие на самом деле… Там, страдания народные, мщение за слезки детские, чаяние социальной справедливости… Шелуха все это. Разве может все это сравниться с жизнью «яко бози»?.. Тут тайна хождения по грани – по границе между жизнью и смертью. Смерть сама по себе самая великая из тайн, и она зовет к себе, и если ты услышал хоть раз в жизни ее зов – ты уже не можешь остановиться. Это голос древней сирены… Самой страшной, самой древней, самой манящей и самой непреодолимой… И имя ей –
После этих слов Иван вдруг нагнулся к Алеше и понизил голос, словно сообщал ему страшную тайну, о которой могли услышать посторонние…
– Алешка, слушай!.. Смерти же нет как таковой… То, что называется смертью – это не смерть, а переход… Переход в иной мир. В мир, в котором царствуют духи. Духи злобы поднебесной… Понимаешь, я о ком?.. Так вот смертострастие – это по сути даже не тяга к смерти, а тяга к смешению… Да-да – ты правильно понял… Смешению с этими духами. Смертострастие – это тяга к смешению с духами злобы, которые стоят за смертью, за этой дверью и переходом… Ты понял?.. Это можно сказать – соединение с самим дьяволом… О-о-о!.. Алешка!.. Какие же невиданные наслаждения сулит человеку это смешение!.. Это ни с чем сравнить невозможно!.. Тут бледнеет все, и все половые восторги – только бледная тень… Дьявол – это второй дух после Бога, и он знает, как насладить человека посредством смешения с ним… Это смешение первыми вкусили Адам и Ева и насладились им вполне!.. Вполне насладились – я настаиваю! – так, что не смогли отказаться даже после Божьего обличения. Иначе бы – бросились к Его стопам в раскаянии. Но нет – наслаждение их удержало, они уже не смогли от него отказаться и просто стали сваливать вину друг на друга, да на змея, понимая, что после этого Бог не лишит их добровольно избранного наслаждения в смешении с дьяволом… Ибо Бог ждал только их раскаяния, но не собирался насиловать их волю. Они же хотели остаться с дьяволом – и остались с ним, потому что наслаждение от соединения с ним оказалось непреодолимым… Они ведь и впрямь стали «яко бози», ибо вкусили главного возможного для людей наслаждения. Они действительно познали, что есть добро и зло, ибо они смешали их вместе… Понимаешь?.. И растоптали добро злом и испытали при этом высшее наслаждение… Образы Божии соединились с духом дьявольским – разве может быть что-либо выше и кощунственнее этого смешения? Но в этом кощунственном смешении и оказалось высшее из всех возможных наслаждений… Он и сейчас слышит нас и улыбается…
Иван сказал последнюю загадочную фразу с какой-то странной мучительно-торжествующей улыбкой и словно в подтверждении своих слов крутанул головой в сторону и вновь откинулся назад. Его улыбка длилась всего мгновение и вслед на ней на лице вновь появилась горячечная маска почти полного изнурения.
– Я тороплюсь, Алешка… Я тороплюсь все тебе сказать. Ибо не знаю, смогу ли еще когда-нибудь… Ты не перебивай меня, не перебивай… Дослушай… Я ведь сам вкусил этого смертострастия по полной… Черт укусил!.. Да – черт укусил!.. Это Адам и Ева – яблоко… или черт знает что вкусили… А сейчас – черт за душу кусает. Это теперь его яблоко… Я сбиваюсь, Алешка… Помогай мне…
– Нет, я все дорасскажу!… – внезапно заревел Иван после небольшой паузы, словно кто-то мешал ему это сделать. – Слушай же… Я когда приехал и убедился, какое воздействие на тебя оказали мои «Мысли для себя» – такая горечь меня поначалу взяла… Отчаяние даже, а когда Смуров поведал мне о ваших планах «А» и «Б»… Э-э-э, проговорился – да что уж там… В общем, тут меня черт за душу и укусил… Я впервые, может быть… Да-да, это был первый приступ непреодолимого смертострастия, захватившего мою душу… Не стал я мешать вашим планам, только стал направлять их потихоньку в соответствии с тем, как бы мне мое смертострастие удовлетворить самым изощренным образом… Следишь?.. План «А» точно бы не сработал – я Смурову велел там заменитель динамита положить… Муляж собственно… Так что взрыва бы не было в принципе. Но и так все разрешилось благодаря Зюсе… Славику то есть… Э-э-э – Алешка, это отдельная история, достойная первых мучеников. Вон видишь икону в углу? Он, этот Славик, ребенок еще, пошел с нею практически на смерть, но не изменил Христу… Но нет времени, жаль – может сил не хватить… Слушай, я продолжаю… А вот план «Б», за который ты отвечал, мне, прям, понравился. Своей какой-то, по любимому словечку Митеньки, братца нашего, инфернальной дерзости. Это ж надо было до такого задуматься!.. Подложить взрывчатку прямо в могилу… Да и к кому в могилу – отцу Зосиме!?.. Ха-х-ха!.. Это просто запредельный полет мысли, запредельная вершина смертострастия, я бы сказал!.. Ты знаешь, я даже поначалу верить Смурову отказывался. Помнишь, когда мы беседовали в «Трех тысячах», я тебе специально сказал, кто будет переносить раку с мощами. Что мы оба будем – я и Дмитрий… Я тогда специально смотрел в твои глаза – и!.. Хочешь, знать, что я там увидел?.. Две воронки… Да-да – две воронки смертострастия. Я понял, что тебя уже не остановить, ты – это уже наркотическая революционная сомнабула. Ты не откажешься от своего инфернального наслаждения и что там тебе братья какие-то родные!.. Надо будет – весь мир на тот свет отправишь. Но Алешка… Ты же забыл… Точнее… Ты мог догадаться… Я же тоже Карамазов… Я же тоже могу дойти до крайности. До крайности смертострастия… Вот тут меня и укусило… Укусило снова и присосалось уже намертво. Я тоже захотел испытать высшую степень смертострастия… Но только все оказалось не так просто…
Иван вдруг поник головой и какое-то время помолчал, потом снова поднял искаженное внутренней мукой лицо и продолжил:
– Тут еще одно наложилось. Еще одна инфернальность… На этот раз моя уже. Захотелось мне Бога проверить… Понимаешь – в очередной раз, есть Он или Его нет… Я никак и никогда не мог с этим определиться окончательно. Но должен же я был хоть когда-нибудь это сделать –а?.. Скажи, Алексей!.. Скажи!..
Иван чуть не выкрикнул последние свои «скажи!»… И какое-то время вновь обессилено молчал после этого выплеска последних своих сил.
– Скажи, ну почему ты не заглянул во второй мешок – а?.. – внезапно вновь выдал Иван и замер, уставившись на Алешу. – Почему?.. Все, как и предусматривалось изначально планом «Б» – два мешка с динамитом. Пацаны наши монастырские – достойная растет смена! – их доставили в могилу. Причем, успели как раз перед рейдом в монастырь Ракитина. Даже Снегирева придушить успели… Это Максенин распорядился… Новый Наполеон растет, которому «все позволено»… Видишь, я все знаю… Но почему же ты не заглянул во второй мешок? Ты же…, когда вошел в могилу, когда мы поднимали мощи – я видел твой факел. И сунул ты его в дальний от входа мешок. А там оказался песок – так?.. Но как ты не догадался проверить второй!?.. Неужели же Бог есть, Алешка?.. Я же как загадал: возьму и заменю один мешок с динамитом на мешок с песком… Поиграю с Богом в прятки. Если Он спрятался – я не виноват… Думаешь, легко мне было это сделать незаметно?.. С мешком этим?.. Ой-ой!.. Тут я не доверял никому – сам лез в этот ваш лаз от могилы Смердякова, да еще мешок с песком туда затаскивал… Я долго думал, какой заменить – ближний к тебе или дальний. По логике надо было заменить ближний, но мне почему-то показалось, что ты не будешь действовать по логике. Мы, Карамазовы, никогда с нею не согласовывались… И заменил дальний. И подумал, если ты все-таки сунешь в ближний – значит, Бог есть… А потом меня взяло сомнение. А может, Бог есть, если ты сунешь факел в дальний… Нет, все-таки ближний! Мы, если Бог все есть, должны были все трое явиться перед ним… Все одновременно – чтобы Он нас рассудил. Понимаешь, Алешка?!.. Ты понимаешь меня?.. Причем. С нами бы оказались и государь-император, и Победоносцев, и Курсулов!.. Достойная компания… Вся Россия в лице своих самых характерных представителей. Вот бы еще и увидели, что с ними было бы. Как и их Бог бы рассудил. Для этого им, правда, пришлось бы умереть. Так неожиданно и внезапно. Но в этом есть и свои плюсы. Все они люди уже немолодые, смерть для каждого уже не за горами. А так все погибли бы мучениками и все попали на небе – в рай, а на земле – в историю. Да и наш Скотопригоньевск вошел бы в историю, как город, который погубил царя и иже с ним… Да-да, прав мерзавец Матуев – своя философия… Свой интерес и свое вожделение оказались мне выше всего. Но что же делать – это смертострастие!.. Оно непреодолимо. И самое главное – все бы уже закончилось и определилось. Мы бы уже сейчас знали, кто из нас прав – ты ли со своей революционной огненной гнилью, я – с моей охранкиной клейкой подлостью, а может и Дмитрий… Дмитрий с бутылкой и со своими снами прижизненными. И все с непреодолимым смертострастием… Все бы уже разрешилось… Но мы все до сих пор тут. И до сих пор все неясно… Зачем? Зачем, Алешка?.. Что Бог сказал, оставив нас до сих пор в живых? Зачем?.. Я ведь Его и сегодня испытывал… Да, даже два раза. Думал, ладно, раз не получилось втроем – то мы с тобой вдвоем явимся на суд Божий… Но ты остался жив, а вслед за тобой и я… И опять – это знак чего?.. Того, что Бог есть, или все это невероятнейшая случайность?.. Случайность, что пуля попала не тебе в лоб, а прошла на пару сантиметров выше. Случайность, что моя русская рулетка дважды не сработала – ни с одним, ни с пятью патронами?.. Что Бог хочет от нас?.. Или Его уже нет – и давно уже нет, как написано в «Мыслях» – «Бог умер»… А остались только бесы, добившиеся Его смерти…
Иван снова прервался, но на этот раз, кажется, не от изнурения после долгой безостановочной речи. Какая-то новая мука засветилась в его глазах:
– Тут одна есть страшная ловушка, в которую я попал и не чаю теперь, как из нее выбраться. Ловушка умственная, нелепейшая, ибо совершенно алогичная, но этим и ужасающая – своей невероятной нелепицей. Тут опять смешение несоединимого… Только уже без наслаждения, а с ужасом и отчаянием… Понимаешь, Алешка?.. Алексей Федорович, мой ты дорогой… Я верю в то, что бесы есть. Верю – понимаешь!.. Ибо я с ними не просто беседовал… Но дело тут даже не в этом. Это могло быть результатом болезни и галлюцинации… Доказательство другое. Доказательство – сама жизнь моя… Она слишком нелепа, подла и жестока – а это доказывает, что бесы есть. В ней столько инфернальной этой подлости, столько – что она не может быть «от человеков». Они не способны на такую меру зла и гадости… Тут – только бесы… Но – Алешка!.. В этом мой ужас и мое горе. Вера в бесов не означает веры в Бога!.. Ты понимаешь, Алешка? Ты понял эту чертову подмену и эту адскую ловушку? Бесы искалечили мою жизнь, заставили меня поверить в них, но не привели к вере в Бога!.. Тут дьявольская насмешка просто. Сами бесы, сказано в писании – «веруют и трепещут»… А я трепещу без веры. Они трепещут от веры в Бога, а я трепещу от веры в них… И нет никакого мостика, никакого перехода от одной веры к другой!.. Ужас! Ужас!.. Казалось бы – должна быть элементарная логика. Если есть бесы, то автоматически должен быть Бог, ибо тогда откуда этим самим бесам взяться?.. Но не работает!.. Не работает эта элементарная логика, не чертится эта эвклидова геометрия, не соединяются непараллельные прямые, а параллельные наоборот соединяются вопреки всем законам этой чертовой логики!.. Это невозможно никак объяснить, об этом только рыдать можно… Понимаешь, мне изменил мой последний инструмент, который всегда у меня был безотказным – мой собственный ум. Он перестал проводить элементарные логические связи. Эти проклятые бесы сумели внедриться и туда… И теперь они смеются надо мной…
VII
тринадцатилетнее «дежавю»