Красная река, зеленый дракон

От гремевшей снаружи музыки стены Солнечного Дома тряслись.

– Встречаемся здесь, через четыре часа. Я к себе. Отдохну. Ты-то, Константин, и выспаться успел, и погулять. – С этими словами Бадмаев исчез в одном из дверных проемов.

– Слушай, я тоже пойду, наверное, – проговорила Лиза, – а то бок болит.

Костя оказался один в пустой комнате один. Он устроился в кресле, где совсем еще недавно сидела Лиза, посреди белых мешков с картошкой. После похода к реке у Кости почему-то была абсолютная уверенность в том, что от Медведева предстоящей ночью получится избавиться. И тогда ни ему, ни Лизе опасность грозить больше не будет. Шум за стенами неожиданно прекратился, и тишина окружила Пивоварова. Через несколько минут заскрипела входная дверь. Толпа цыган ввалилась в комнату, и, не замечая Кости, стала разбредаться по коридорам. Последней шла Шофранка. Нику держал ее под руку. Агапова закрыла дверь на широкий деревянный засов – доску, стоявшую у стены, и подошла к Косте.

Была она бледной. Темные глаза горели черным на круглом лице. Зубы блестели в свете мигающих люминесцентных ламп. Пахло от нее гарью, на цветном платке виднелись следы копоти.

– Да, потрепало тебя за эти дни-то, участковый. Сейчас уже ты совсем не тот, что раньше был. Помнишь, как в первый раз я тебя увидела тогда в отделении?

– Помню. Я еще удивился, что цыгане сами ко мне идут.

– Смешно было. Я вот что тебе скажу сейчас. Ты не бойся ничего главное. Там точно что-то будет. Мы с мулло, кто знает их, сталкивались. Вообще, не помню даже, сколько поколений длится охота такая. Но такое не часто происходит. Как здесь.

– А что, и раньше такое было?

– Конечно, было. Думаешь, что-то новое происходит в мире? Все повторяется, как по кругу идет, просто в разном виде иногда. Цыгане долго по Земле ходят. И не такое видели. Ну, как говорят. У тебя сила появилась теперь. Ты ее правильно используй. Нам это всем говорят, как только в первый раз – чтоб правильно силой распоряжались. И тебе я то же самое скажу. Только слова здесь говорить, в общем-то, бессмысленно. Это надо либо понять, либо ощутить.

Нику ушел, напевая и подпрыгивая. В комнате теперь были только они вдвоем.

– А еще я тебе и другое скажу. Ты старику-то верь, конечно. Но не сильно. Проверяй, что он говорит. Здесь мы все в одной лодке. Только лодка эта как бы из разных кораблей может состоять. Старик этот тоже, тот еще…

Фразу Шофранка не закончила, развернулась и молча исчезла в каком-то из черных дверных проемов. Костя снова остался один. Обдумывать ее слова и ждать встречи с Медведевым и Дель-Фаббро, которая должна была стать последней.

Дракон

Ветер звенел цепочкой, оставленной кем-то на железной ограде. Тонкие круглые звенья, как маленькие колокольчики, бились о металлические прутья. Цепочку, скорее всего, забыл кто-то из детей дачников еще летом – пристегнул ей самокат, и оставил, спеша по своим делам. Уехал по пыльной дороге, забыв о ней. Вспомнили про нее холодные ветры, налетевшие на садоводство, окутавшие его своим ледяным дыханием, укрывшие пыльные по теплу дороги поземкой, наполнившие гулом остывшие печные трубы, в конце осени. Садоводство стояло на самом краю заброшенных полей. Когда-то принадлежавших колхозу, потом ушедших «на паи» местным. С тех пор на них ничего не высаживали, и поля медленно зарастали борщевиком и бурьяном. Лишь в конце июня на них иногда все еще косили сено.

Сторож, невысокий, коренастый, почти пятьдесят лет живший тут же, в Сиверской, и подрабатывавший охранником на дачах, «помогая по хозяйству», как он сам любил говорить, слышал звон цепочки. Но тот ему не мешал. Теплая бытовка и чай за счет председателя садового товарищества позволяли скоротать темные осенние дни до самого декабря, когда можно было пойти наняться к кому-нибудь из обитателей ближайших к садоводству частей Сиверской на расчистку дворов от снега. А к весне – и начать продалбливать ручьи вдоль улиц, чтобы вода выходила по ним за ворота, и не подтапливали погреба. Сторожа звали Андрюшей. Ни в садоводстве, ни в Сиверской никто не знал ни его фамилии, ни отчества. Да и неудобно было называть по имени-отчеству того, кто помогает тебе перекопать огород, вывезти мусор на свалку или приносит найденные в каких-нибудь развалинах кирпичи для того, чтобы подпереть ими покосившуюся стену сарая потому, что сам ты этого сделать не хочешь, не можешь или не просто не имеешь на это времени. Поэтому коренастого мужичка, одного из тех, которыми наполняются деревни и села в межсезонье, называли просто Андрюшей. И сейчас он, сидя в теплой бытовке, согретой маленькой чугунной печкой, слушал, как на улице позвякивает на яростном ветру забытая кем-то цепочка от замка самоката. Надо бы ее все-таки снять, а то таки будет звенеть.

Сторож в садоводстве – не самая интересная работа. Но тоже, нужная. Андрюша раз в пару дней обходил участки, смотрел, не вынесли ли чего «городские» (Сиверскую он считал отчего-то городом), а потом возвращался к себе и сидел в бытовке, включив маленький черно-белый телевизор, экран которого чуть больше Андрюшиной ладони. От военного аэродрома, находившегося за дачными участками, южнее, у офицерского городка, постоянно шли какие-то помехи. Изображение на экране дрожало, покрывалось рябью, и разобрать хоть что-то из происходившего в телевизоре было очень трудно. Андрюша даже не смотрел, а больше слушал телевизор. Той осенью он не пил.

Цепочка звенела. Тусклый свет струился наружу из маленьких окон бытовки. Поля были чуть светлее неба. Улицы дачного поселка были, напротив, темны, как и окна садовых домиков. Редкие фонари – только лишь на въезде в садоводство, а дальше непроглядная темень, в которой с трудом можно лишь угадать очертания крыш. И то, больше представив их в воображении, вспомнив, как они выглядели днем. Далекая электричка, мерцая желтыми огнями, пронеслась мимо. Разглядеть ее представлялось возможным, только если чуть отодвинуться от маленького пластикового столика, стоявшего возле самого окна, и наклониться, прижавшись щекой к оконной раме. Тогда были видны даже остатки развалившегося домика станционных рабочих на той стороне железной дороги, был виден овраг и заросли ракиты по его краям. Через овраг перекинут мост. По мосту электричка, прогудев, въезжает в поселок. Говорят, что совсем рядом с этим мостом есть маленький водопад, наполняющийся талой водой по весне. Но Андрюша ни разу его не видел.

После того, как электричка проехала, на минуту осветив росшие по краям дороги деревья, Андрюша снова взглянул на темное садоводство за окном. Там ветер гнул березовые стволы с извивающимися в темноте ветвями, и силился сорвать крыши с домов. Завтра нужно будет обязательно пройти, проверить. Если чей-то дом не устоял под его порывами – позвонить председателю. Но не только движение снега привлекло внимание сторожа. В снежной круговерти, от которой где-то там, в черной глубине дачного поселка, тряслись окна и ходили ходуном стволы старых яблонь, Андрюша заметил еще какое-то движение, кроме завихрения клубов снежной пыли, подгоняемой пару часов тому назад разбушевавшейся метелью, и плясок сухой травы у обочин. Кто-то шел по улице. Люди, с десяток, не больше. Андрюша понял, что это цыгане. Женщины, мужчины, какой-то дед в шубе. Остальные кто в куртке, кто в пальто, с палками и ружьями в руках. Цыган Андрюша уже выгонял из садоводства в прошлом году. Но тогда их было гораздо меньше. В прошлом году приехали они на старом, ржавом микроавтобусе с прицепом. Забирали с участков металл, пустые газовые баллоны и вещи, которые хозяева дач не успели еще вывезти в город. Пришлось звонить полицейским. Полицейские тогда приехали, но цыгане ко времени их прибытия уже успели покинуть поселок. Но в этот раз Андрюша решил поступить иначе.

Зашли цыгане в поселок, скорее всего с той стороны, что была ближе к основной асфальтовой дороге, приехали из Поддубья.