Матриархия

Рифат тем временем присел и, ухмыляясь, пощупал грудь девчонки.

- Мягонькая... Только как же от них прет! - Он провел кончиком лезвия по груди девушки, от ключицы до соска, и тут же заблестела неровная красная ниточка. - Ну да ладно, мы тоже не розами пахнем... Сышь, не просыпается. Может заколоть?

- Оставь. Ты ничего не чувствуешь? - спросил я. - Такого... странного?

- Если ты еще сомневаешься, - Рифат обвел поле свободной рукой, - это все очень странно.

- Да нет, я не об этом... ладно, неважно.

- Надо поискать горючее. Совершим небольшой саботаж.

Спорить бесполезно, а вернуться в «лагерь» мы все равно не можем. А жрать нам что-то надо.

Безусловно, идею подал я, Рифат бы не додумался. Он вообще редко пользуется мозгом, больше под действие заточен: бежать, драться, крушить.

В десяти минутах ходьбы от футбольного поля проходит трасса. Мы побрели по ней, обходя покореженные остовы легковушек, фургончиков и грузовиков, с выбитыми стеклами. Под ногами скрипели прозрачные крошки, то и дело пролетали мимо вороны-падальщики. Как все-таки странно, что близ футбольного поля их нет.

Рифат подошел к погнутому, заляпанному грязью знаку. Изогнул спину и прочитал, шевеля губами:

- Лер-мон-то-во. Нам видно, туда. Там должно быть, по-любому.

- А если там неспящие бабы?

- «Неспящие в Сиэтле», - пробормотал Рифат.

- Что?

- А? Да так - фильм вспомнил. Только не помню про что. Том Хэнкс играет.

- Причем тут Том Хэнкс? Ты вообще, о чем думаешь?

- Нам туда, - Рифат махнул ножом. Мы свернули с трассы на узкую улочку. Домишки, домишки. Дерево, и на нем чернющие куски, лохмотья. Мешок, набитый гнилыми потрохами.

Не на одном дереве, а везде.

Провод сжимает пальцами кисть, узловатая, гнилая. Рядом сидит ворон и изредка поклевывает ее, косясь в нашу сторону. Ветер дует, и кисть покачивается, будто заигрывает с птицей.

Я сразу вспомнил того мужчину, что удавился на собственном галстуке и болтался на ветке. Как давно это было, в то же время - будто сутки назад, не больше.