За стеной вооружённая стычка переросла в нечто большее, может быть, в апокалипсис с использованием ядерных бомб.
— Да, — угрюмо подтвердила Варя, — выходит, что тётю Маланью хоронят в Горобыну ночь. И завтра будет гроза.
Гроза поджигала небо на западе. Молнии гвоздили окрестные поля. Залпы плотной канонады били по ушам.
И в свете вспышек слюдянисто поблёскивали глаза птиц.
Они были повсюду: на крышах зданий, на заборах, на навесах сараев. Под их тяжестью накренялись ветви рябин, дребезжали водостоки. Серая масса погребла под собой трактор, будку туалета, и «тойота» обросла серыми пёрышками.
Сонмища дворовых воробьёв опустились на деревню. Шевелящееся море растеклось по двору до калитки, и дальше. По нему шли волны, оно издавало звук, с каким перетряхивают ветхий плед (безразмерный плед!), но не было чириканья, обычных птичьих сварок. Молчаливое воинство взирало на человека сверху, снизу, с боков. В разевающихся ротиках трепетали крошечные языки.
Рябиновка шуршала крылами. Воробьи, как грибок, как плесень, облепили окна соседских домов, затенили отсветы горящих внутри огарков.
Каждый раз, когда молния пронзала тёмные небеса, воробьиные орды вздымались и опадали.
«Не думай об этом! — приказал себе Олег. — Найди Варю и убирайся».
Он топнул кроссовкой. Ни малейшей реакции.
Коля, ухмыляясь, попятился к живым от птичьей возни кустам, и растворился в пернатой ночи.
Показалось, что где-то кричат.
— Варенька!
Олег шагнул на коричнево-бурое, в ржавчинных и чёрных узорах, полотно. Воробьи не расступились, пришлось давить их. Под подошвой захрустели черепки и косточки. Птицы умирали смиренно.
Раз в шесть лет в сухую грозу воробьи покидают гнёзда по велению нечистого духа…
Когда Варя уснула на гостиничных простынях, он порыскал по интернету и нашёл лубочную картинку восемнадцатого века. Уродливый чёрт измеряет воробушков, другой рогатый ссыпает птах в пекло на корм дьяволу.
Теперь Олегу казалось, что он видел это во сне. Воробьи, выковыривающиеся из поминального пюре, из траурных одежд соседей, из волос, из глоток.
— Горько! Горько!
Олег оглянулся.
Коля полз на четвереньках по крыше и гримасничал. Узловатые пальцы загребали охапки пернатых тел, мяли их, совали в скалящийся рот. Коля терзал птиц зубами и давился, глаза без век вращались в глазницах.