Коля глубоко затянулся и выпустил дым в сумерки. Почудилось, что глаза его сверкнули, как стекольца, отразившие молниевую вспышку.
— Работал на пашне у Горобыного. От звонка до звонка, тек сказать.
В сенях Варя замедлилась. Олег не сразу заметил, отвлечённый тревожным копошением за отворёнными дверьми. Словно кто-то приплясывал там, сгибался и разгибался, дурачась. Тень от потолочной балки перечёркивала икону у входа, пририсовывала святому Николаю клюв. Тьма, заполонившая хату, состояла из мелких слоистых клочков, из пёрышек…
А ещё он задался вопросом, не становится ли в доме темнее — будто невидимые губы задувают свечные язычки по одной.
— Варь, ты чего?
Гром сожрал слова.
Но для слов невесты сделал паузу.
— Это я погасила свечи, — голос Вари дрожал, трагический и затравленный, по щекам текли слёзы. Столь резкая перемена в настроении озадачила Олега. И её признание. О чём она?…
— Восемнадцать лет назад я баловалась и погасила свечи, а Горобыный похитил Колю.
— Нет, милая. — Олег был растерян, он спрашивал себя, не может ли безумие быть заразным. — Это бредни.
— Бредни? — взвилась Варя. — Ты что, не слышишь?
Она затихла. Гром затих, и скрипящие доски пола умолкли. Он услышал. Шорох снаружи. Хлопанье крыльев. Гул.
Здесь и сейчас в доме мёртвой Маланьи он испытал безотчётный ужас, потому что допустил, наконец, что Горобыная ночь — это правда.
Справа распахнулась фрамуга, и ветер пронёсся по закуткам и комнатушкам, и затушил пламя. Коридор погрузился во мрак, но вспышка молнии помогла увидеть, как что-то схватило Варю сзади — большое, неправильное — и утащило на кухню. Хлопнула дверь, разлучая влюблённых.
Олег закричал.
После шести часов пути и ещё трёх часов таможенной волокиты, они, наконец, пересекли границу. Варя притихла, вновь погрузившись в воспоминания о детстве, которые, как подозревал Олег, таили достаточно болезненных моментов. Многое было рассказано ему, о многом он догадывался. Ранняя смерть матери, взросление в чужой семье. Что-то там с братом, конфликт, обозначенный парой холодных реплик. Возвращаться всегда не просто. Тем более ехать на похороны человека, вырастившего тебя, но оставившего в душе весьма противоречивые эмоции.
Сумерки сгущались. Душные, июльские, не приносящие прохладу.
Олег рулил, тайком поглядывая на возлюбленную. Она же, прикрывшись пологом тёмно-каштановых волос, сосредоточенно покусывала большой палец, хмурилась, и меж бровей появлялась морщинка, которую Олег обожал. Настороженные карие глазища вчитывались в риднумову рекламных щитов.
На въезде в Харьков Варя прервала молчание:
— Последний раз я была на родине в четырнадцатом году. А в деревне, — она замешкалась, прикидывая, — выходит, в две тысячи пятом.
ebooksa