— Вы можете его куда-нибудь продать…
— Правда?
Дмитрий Эдуардович заставил себя улыбнуться.
— Я не знаю, — Его мысли летали тремя этажами выше. — Сдуру ляпнул.
— Вы ляпнули, я намотал на… этот…
— На ус, — подсказал Дмитрий Эдуардович.
— Точно! Видите, как с умным человеком приятно поговорить. И проводить его приятно, да хоть и до дверей. Заодно и ноги разомну.
— Конечно… спасибо.
— Тут передачу посмотрел, да вот только что. Мистика, да и только. Какие-то племена в Африке или Америке, — Они остановились в полутенях парадной: один — не решаясь выскользнуть в морозное разочарование, другой — стремясь погреться у углей разговора. — Деревушка бедная, грязные все, полуголые. И мальчуган один приболел, сопли, платки, травы, температура, лихорадка, короче, понимают, что плохо дело. Умрёт скоро. А семья — там у них по-прежнему пережиток этот, мать, отец, дети, все вместе — любит его, аж глаза лопни. И вот отец говорит… он там на своём болтал, на тарабарском, но перевели так: «Моей любви хватит на два сердца. Он не умрёт». Сказал и ударил мальчика в грудь ножом…
— Что? — дёрнулся Дмитрий Эдуардович.
Охранник принял это за одобрение: значит, правильно подал историю, раз собеседник встрепенулся.
— Представляете? Ножом! А потом вырезал сердце и положил в какую-то миску.
— Простите? В миску? Сердце?
— Да! Но это ещё ерунда, это не главное!
— Ерунда… — слабым голосом повторил Дмитрий Эдуардович, ища в карманах пальто кепку.
— Сердце-то билось! Понимаете?
Заговорщицкий тон охранника вызвал у Дмитрия Эдуардовича приступ тошноты. Перед глазами билось что-то алое и липкое.
— Простите…я пойду, душно… простите…
— Да, да. Дверь, осторожно… Но вы понимаете, сердце билось! Вырезанное сердце билось! Всего наилучшего!
— Ага… и вам…