В комнате уже светло, небо за окном тёмно-синее – день будет ясным, и солнце вот-вот появится над водами залива.
Дамиен всегда смотрит в мои глаза, совершая своё первое касание, а за ним и первый толчок. И в этом взгляде всё, что у нас есть, что было, и что ещё будет.
Этот мужчина любит меня, и этого не изменить.
Этот мужчина жаждет лишь моей близости и заботы, и так будет всегда.
Этот мужчина бережёт и защищает меня, ведёт нас по самому светлому пути, и помешать ему невозможно.
После бурного одновременного финиша Дамиен ложится на спину, запрокинув за голову руки, и всегда произносит одну и ту же фразу:
- Иди ко мне!
Это означает, что я должна залезть на него и улечься сверху, прижавшись щекой к его щеке, грудью к груди, животом к животу, своими бёдрами к его бёдрам. Иногда мы целуемся, иногда шепчемся о планах на день.
Взбираюсь и лежу, прилипнув к мужу, как когда-то давно в юности на сказочном пляже в Италии. Мне нравится осознавать под собой его разгорячённое тело, которое теперь так и тянет назвать родным, наблюдать за тем, как интимно соприкасается кожа наших животов, уплотняясь от встречи запыхавшегося дыхания. И всякий раз я вспоминаю Лигурийский пляж, звёздный песок и самый сладкий, волшебный, сшибающий с ног мою разумность голос: «Мы один живот!».
Ева и Дамиен и теперь любят друг друга, и эта любовь повсюду: в простынях, в воздухе, в улыбках детей, в словах и взглядах, обращённых на самое важное во Вселенной лицо, глаза, губы, просто силуэт любимого человека в однообразной массе всех прочих.
Внезапно мою ладонь находит и сжимает в своей его рука, а я перестаю дышать, наблюдая за ростом волны, поднимающейся из глубин моей растрёпанной и такой ранимой души, поскольку знаю, что последует дальше: мягкие, горячие, ещё влажные после жадных целований губы нежно касаются моего мизинца - «За то, что ушёл от тебя»; задерживаются ненадолго и вот уже плотнее прижимаются к безымянному - «За то, что не подошёл в кафе»; за ним следует средний - «За то, что отверг тебя в первый раз»; «За то, что отверг во второй»; и когда его рот плотно и максимально долго вжимается в мой большой палец - «За то, что не защитил, не уберёг», на моих глазах уже слёзы.
Дамиен не любитель много говорить, единственное исключение - пора моей душевной болезни, когда он выполнял миссию по моему возвращению в мир здоровых людей. Свои «Прости» он произнёс только раз, целуя каждый мой палец на левой руке, и сделал это задолго до того, как мы узнали о своём «неродстве» - в пору нашей странной, но максимально полной жизни в уединении в Доминикане. Это был особенный, непохожий на все другие день: мы гуляли больше обычного, обедали в лучшем во всей округе ресторане, а ужинали в море едой, приготовленной Дамиеном, и она оказалась в тысячу раз вкуснее ресторанной. На мне было простое белое платье, Дамиен тоже надел с самого утра всё белое, и в таком виде мы вышли в плавание на нашей небольшой яхте. И там, в оранжево-розовых лучах заходящего солнца, он и совершил этот жест – высказал просьбу о прощении, повергнув мою непутёвую сущность в пучину слёз. Дамиен обнимал меня, утешал, говорил, как сильно любит, и что отныне и навсегда мы вместе, он рядом, а я обижалась на то, что «напомнил», что влез в мою рану и ковыряется в ней. И только годы спустя до меня дошло, что же на самом деле произошло в тот день.
- Да? – отзывается, уже целуя мою ладонь.
Набираю воздуха и решаюсь, наконец, спросить:
- Тогда в море, что это было?
- Где? Когда? В каком ещё море?
- Ты знаешь!
- Нет, не знаю! Понятия не имею, о чём ты! – смеётся.
- В Доминикане, когда мы вышли на яхте в море: розовый вечер, ты впервые сделал это, то же, что и сейчас, и произнёс те слова… Что это было?