Королевство грез

– Лучше бы вам позабыть обо всем этом, – уговаривал Ройс. – Я думаю, вы взялись за задачу, которую невозможно решить.

– Между прочим, в последнее время решение было не столь невозможным, как вы думаете, – возразила она, и прекрасное, повернутое в профиль лицо обрело торжественное выражение. – Уильям когда-нибудь станет графом, а он милый и замечательный мальчик… да нет, мужчина, ему уже двадцать. Он не такой сильный, каким был Александр, и не такой, каков Малькольм, но учен и отличается мудростью и верностью. Он хорошо понимает мое положение в клане и, став лордом, постарался бы все уладить. Но из-за нынешней ночи это действительно стало невозможным.

– При чем тут нынешняя ночь?

Дженни подняла на него глаза, и он вспомнил глаза раненой лани, хотя голос ее звучал спокойно и ровно:

– Нынешней ночью я стала незаконной супругой злейшего врага моего семейства… любовницей врага моего народа. Прежде родичи презирали меня за то, чего я не делала. Теперь у них появился хороший повод презирать меня за то, что я сделала, равно как и мне самой есть за что себя презирать. На сей раз я совершила непоправимое. Даже Господь не сможет меня простить…

Справедливое обвинение в прелюбодеянии ранило Ройса сильнее, чем он пожелал бы признаться, но чувство вины облегчалось сознанием, что жизнь, которой она лишилась, вряд ли стоит считать настоящей жизнью. Протянув руки, он крепко взял ее за плечи, повернул к себе лицом, заставив смотреть в глаза. И даже когда заговорил, преисполненный сочувствия и заботы, чресла его напряглись, мгновенно отозвавшись на ее близость.

– Дженнифер, – проговорил он с мягкой решимостью, – не знаю, как обстоят дела между вами и вашими родичами, но мы с вами были близки, и теперь этого ничто не изменит.

– А если бы вы могли изменить, – возмущенно сказала она, – изменили бы?

Ройс опустил взгляд на невероятно желанную юную женщину, которая в этот самый момент огнем жгла его тело, и спокойно и честно ответил:

– Нет.

– Ну и не трудитесь прикидываться огорченным, – отрезала она.

Губы его дрогнули в безрадостной улыбке, рука скользнула по ее щеке к затылку.

– Я вам кажусь огорченным? Нет, я не огорчен. Я сожалею о пережитом вами унижении, но не жалею о том, что овладел вами час назад, и не пожалею о том, что вновь овладею вами через несколько минут, и намерен совершить это.

Она смерила его надменным взглядом при этом заявлении, но Ройс наклонился к ней и проговорил то, что собирался сказать.

– Я не верю ни в вашего Бога, ни в какого другого, но верующие в Него говорили мне, будто ваш Бог, по общему мнению, справедлив. Ежели это правда, – продолжал он размеренным и философским тоном, – Он, несомненно, сочтет вас невиновной в случившемся. В конце концов вы всего лишь согласились на предложенную мной сделку, опасаясь за жизнь сестры. Тут не ваша вина, а моя. И то, что произошло между нами в постели, тоже свершилось против вашей воли. Ведь так?

Задав вопрос, Ройс сразу же пожалел об этом, и пожалел с такой силой, что даже смутился. И мгновенно понял: его раздирают противоречивые желания получить от нее заверение в том, что она действительно не опорочена в глазах Бога, и не услышать опровержения того, что она испытывала в постели одинаковые с ним чувства и желала его почти так же сильно, как желал ее он. Но, словно внезапно почувствовав необходимость в подтверждении ее искренности и своих инстинктивных догадок, настаивал:

– Ведь так? Бог посчитает вас невиновной в случившемся, потому что вы покорились мне против своей воли?

– Нет! – вырвалось у нее со стыдом и отчаянием и тысячей прочих переживаний, которые Ройс не смог бы назвать.

– Нет? – переспросил он с головокружительным облегчением. – В чем же я не прав? – тихо, но требовательно допрашивал он. – Скажите мне, в чем я не прав?

Не требовательный тон заставлял ее отвечать, нет, напротив – внезапные воспоминания о том, как он занимался с ней любовью, воспоминания о небывалой нежности, о сдержанности, о мучительных сожалениях за причиненную боль, о нашептанных словах восторга, о тяжелом дыхании в попытках смирить страсть. И еще воспоминания о собственном неудержимом желании слиться с ним и одарить теми же неслыханными наслаждениями, которые он ей приносил. Она открыла было рот, чтобы уничтожить его точно так же, как он развеял ее надежды на счастье, но совесть не позволила вылететь уничтожающим словам. Она гордилась, а не стыдилась того, что произошло между ними, не могла заставить себя солгать и вместо того вымолвила сдавленным шепотом: