Королевство грез

– Она ведь уже совсем старая? – настаивала леди Элизабет.

– Не такая уж старая, чтобы подобрать юбчонки и удрать от Черного Волка, – вмешался Греверли, выбираясь из середины толпы. – Вам обязательно придется битьем приучать ее к послушанию, правда? Немножечко пыток, немножечко боли, тогда она, может быть, согласится остаться в вашей постели?

Ройс сжал пальцы от желания придушить ублюдка.

Кто-то рассмеялся, чтобы разрядить обстановку, и пошутил:

– Это битва Англии против Шотландии, Клеймор, только полем сражения станет постель. Я ставлю на вас.

– И я тоже! – выкрикнул кто-то еще.

– А я на женщину, – заявил Греверли.

Пожилой джентльмен приставил ладонь к уху и окликнул приятеля, стоявшего ближе к герцогу:

– А? В чем там дело? Что стряслось с Клеймором?

– Ему придется жениться на потаскушке Меррик, – ответил приятель, возвышая голос, чтобы быть услышанным в гаме.

– Что он сказал? – вытягивая шею, выкрикнула леди, стоявшая еще дальше.

– Клеймору придется жениться на потаскушке Меррик! – любезно передал пожилой джентльмен.

В поднявшемся вслед за тем гомоне лишь два дворянина в приемной оставались спокойными и молчаливыми – лорд Маклиш и лорд Дугал, эмиссары короля Иакова, ожидавшие подписанного соглашения о браке, которое им предстояло сегодня же ночью увезти в Шотландию.

За два часа новость облетела всех, от дворян до слуг и стражников, а потом и прохожих:

– Клеймору придется жениться на потаскушке Меррик!

Глава 14

Услышав зов отца, Дженни вынуждена была отвлечься от воспоминаний о красивом сероглазом мужчине, занимавшем ее мысли днем и ночью. Отложив вышивание, она бросила вопросительный взгляд на Бренну, поплотнее стянула на плечах темно-зеленый плащ и покинула веранду. Помедлила на галерее, заслышав громкий спор мужчин, и заглянула вниз, в зал. Самое малое два десятка мужчин – членов клана и дворян из близлежащих поместий – собрались вокруг огня с мрачными, грубо высеченными лицами. И брат Бенедикт тоже был там, и взгляд на его суровые, ледяные черты заставил Дженни поежиться от смешанного чувства стыда и тревоги.

Даже сейчас она могла припомнить каждое слово его бурной тирады, последовавшей за ее признанием в прегрешении с Ройсом Уэстморлендом. «Ты осрамила своего отца, свою страну и своего Бога, разнузданно возжелав сего мужчину. Если бы ты не впала в грех похоти, отдала бы жизнь свою, но не честь!» И вместо очищения, которое Дженни всегда испытывала, исповедавшись в грехах, она ощутила себя грязной и почти лишенной надежды на спасение.

Вспоминая об этом теперь, Дженни сочла несколько странным, что он, перечисляя тех, кого она опозорила, поставил Бога на последнее по значению место. И несмотря на отчаянное сожаление об истинном наслаждении, которое ей доставлял лорд Уэстморленд, отказывалась верить, будто Бог обвинит ее в заключении сделки. Во-первых, лорд Уэстморленд не требовал ее жизни, он требовал ее тело. Пусть она совершила грех, получив удовольствие в объятиях мужчины, не бывшего ее супругом, но само заключение сделки преследовало благородную цель спасения жизни Бренны – по крайней мере так она тогда думала.

Бог, о котором брат Бенедикт говорил такие пугающие слова, напоминая о Его гневном и справедливом мщении, был не тем Богом, которому Дженни часто изливала душу. Ее Бог был рассудительным, добрым и только самую чуточку строгим. Она даже надеялась, что Он поймет, почему она не в силах напрочь выкинуть из сердца редкостную сладость ночи, проведенной в объятиях Ройса Уэстморленда. Воспоминания о его пылких поцелуях, о словах восхищения и страсти непрестанно возвращались и терзали ее, и она ничего не могла с этим сделать. А иногда и не хотела ничего делать…