– Прекрати!
И вот тогда я вижу ее. Марго, стоящую в нескольких футах позади Джоша, держащую руку у рта. Музыка замолкла, мир прекратил вращаться, потому что Марго все слышала.
– Это неправда? Пожалуйста, скажите мне, что это неправда.
Я открываю и закрываю рот. Мне не нужно ничего говорить, потому что она уже знает. Марго знает меня слишком хорошо.
– Как ты
– Марго, – начинает Джош, но она качает головой и отступает.
– Убирайся, – произносит она, и ее голос срывается. Затем она смотрит на меня. – Ты моя
– Гоу-Гоу, подожди… – но она уже ушла. Я слышу звук ее шагов, бегущих по лестнице. Слышу, как закрывается, а не захлопывается, ее дверь.
И тогда я начинаю рыдать.
– Мне очень жаль, – говорит мне Джош. Грустный, он добавляет: – Это моя вина. – Он уходит через заднюю дверь.
Питер делает движение, чтобы обнять меня, но я останавливаю его.
– Можешь просто… можешь просто уйти?
Боль и удивление появляются на его лице.
– Конечно, я могу уйти, – отвечает он и выходит из кухни.
Я отправляюсь в ванную по соседству, сажусь на унитаз и плачу. Кто-то стучится, я перестаю плакать и отзываюсь:
– Минуточку.
Миссис Шах говорит радостным голосом:
– Извини, дорогая! – и я слышу, как ее каблуки, цокая, удаляются.
Затем я поднимаюсь и плескаю холодной воды себе в лицо. Глаза все еще красные и опухшие. Я смачиваю полотенце водой и промокаю им лицо. Мама, бывало, так делала, когда я болела. Она клала ледяную салфетку мне на лоб и заменяла ее на свежую, когда та нагревалась от моего жара. Хотелось бы, чтобы мама была здесь.
Когда я возвращаюсь на вечеринку, мистер Чой сидит за пианино, играя «Устройте себе веселое Рождество», а мисс Ротшильд зажимает папу в угол на диване. Она опрокидывает бокал шампанского, и у него на лице появляется слегка испуганное выражение. Как только он меня видит, то соскакивает с дивана и подходит ко мне.