– Мне и в голову такого не пришло. Милая, я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне кажется, что с тобой не все в порядке, но прежде чем мы станем это обсуждать, я намерен увидеть нашего малыша. Ты отдыхай, я быстро вернусь.
– Нет, я пойду с тобой. Нам сюда.
Она взяла со стола кружку и медленно двинулась к выходу из камбуза.
Он ошеломленно вышел за ней обратно под дождь и прошел мимо рубки, пробираясь сквозь дождь и темноту. «Смоляной» был не похож на все те живые корабли, на которых Рэйну случалось бывать. У него не было на форштевне фигуры, не было рта, чтобы говорить. Тем не менее Рэйн явно ощущал его присутствие, даже до того, как поднялся на борт этого судна из диводрева. Сознание пропитывало корабль целиком. На носовой части видно было мягкое сияние: оно исходило от установленного там полотняного укрытия. Рэйн поднырнул под клапан палатки и увидел крупную женщину, сидящую рядом с привернутым фонарем, и очень маленького младенца на деревянной палубе рядом с нею. Он безмолвно воззрился на него.
Малта вцепилась ему в плечо, задержав на месте.
– Я понимаю, – проговорила она сбивчиво, – он выглядит совсем не так, как мы думали. Он измененный, я вижу. Как меня и предупреждала повитуха. Как этого все опасались. Но он жив, Рэйн, и он наш… – На последних словах ее голос сорвался. – Ты разочарован, да?
– Я поражен. – Он осторожно опустился на колени и протянул дрожащую руку. Обернувшись к Малте, он спросил: – Мне можно его трогать? Можно взять на руки?
– Дотронься до него, – разрешила Малта, присаживаясь рядом с ним. Крупная женщина постепенно отодвигалась, чтобы им не мешать, медленно и осторожно. Она выскользнула из-под полотняного укрытия, оставив их вдвоем. Она не произнесла ни слова. Он приложил руку к груди сына. Его ладонь накрыла ее целиком. Малыш зашевелился, поворачивая лицо к Рэйну и устремляя на него темно-синие глаза. – Но не поднимай его, – предостерегла Малта.
– Я его не уроню!
Он невольно улыбнулся ее тревоге.
– Дело не в этом, – тихо объяснила она. – Ему необходимо оставаться близко от «Смоляного». «Смоляной» помогает ему дышать. И помогает его сердцу биться.
– Что?! – Рэйну показалось, будто его собственное дыхание замерло, будто его сердце замерло в груди. – Почему? В чем дело?
Ее изящная рука легла на грудь их сына поверх его руки, замыкая круг, в который теперь входили они втроем.
– Рэйн. Наш сын изменен Дождевыми чащобами. Очень сильно изменен. Вот что это означает, вот почему так много женщин отправляют своих детей прочь, пока их сердце не успело слишком к ним привязаться. Он борется за жизнь. Его тело стало другим. Он не человек, но он и не Старший. Он застрял посередине, и внутри у него что-то не так. Так объяснил «Смоляной». Он говорит, что сможет поддерживать в нашем малыше жизнь, но чтобы изменить его именно так, это нужно, чтобы он мог выжить, необходим дракон. Дракон может сделать нечто особенное, похожее на то, как нас изменила Тинталья. Что-то такое, что заставит его организм работать.
По палубе за их спинами протопали тяжелые шаги, полотняный полог был резко поднят.
– Мой корабль с тобой разговаривает? – вопросил Лефтрин.
В его голосе слышалось возмущение.
Не вставая, Малта повернула к нему голову.
– Это было необходимо, – сказала она. – Я не понимала, что нужно моему малышу. Ему пришлось мне объяснить.
– Ну, было бы приятно, если кто-нибудь объяснил мне, что происходит на борту моего собственного корабля!